Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 7

Теперь в соответствии с развитием этих образов в следующих томах А. Толстой заменяет прежний абзац в первом томе новым: «Яков всю зиму ходил в соседнюю деревню к дьячку — учился грамоте. Гаврилка вытягивался в красивого парня. Меньшой, Артамоша, тихоня, был тоже не без ума. Детьми Ивашку бог не обидел…».

В многочисленные переиздания первой и второй книг «Петра» довоенных лет А. Толстой не вносил сколько-нибудь значительных изменений текста: первая и вторая книги романа перепечатывались в эти годы почти в том самом виде, в каком они появились впервые на страницах журнала «Новый мир».

Только при переработке в 1933 году первого тома «Петра» для юношества писатель ввел в главу III (после описания строительства потешной крепостцы Прешбург) эпизод — подглавку под названием «Алешка», рисующую скитания и злоключения Алеши Бровкина, покинутого Алексашкой Меньшиковым, который от отца убежал к Лефорту (см. издание «Петра Первого», «Молодая гвардия», 1933, стр. 88–91). Приводим текст этой подглавки по последнему прижизненному изданию: Детиздат, 1937.

Тогда ночью, влезши от страха на липу, Алешка Бровкин слышал топот Данилиных сапожищ по Разгуляю, слышал, как далеко, по-заячьи, заверещал Алексашка. В конце пустой улицы горел кабак. Кое-где на крышах торчали люди. От крыш, от скворешен, от людей ложились мерцающие тени на изрытую колесами улицу. Бил набат на колокольне. Надрывалась от тоски и страха Алешкина душа.

В ветвях, на липе, он просидел — покуда не погасло пожарище. Все ждал… Куда теперь идти? Без друга, — как без головы, без рук. Алешка переночевал на пустыре. Утром пошел искать место, где зарезали Алексашку. Спрашивал кой у каких людей, — никто не слышал про страшное дело. Ходил к Данилиному двору, глядел в воротные щели, видел ту самую стряпухину девчонку с болячками (теперь стала длинная, угрюмая девка), вынесла чугун с золой, Алешка окликнул, подошла к воротам: «Никакого такого у нас нет, ступай от ворот прочь, шпынь ненадобный…»

Пропал, значит, сердешный Алексаша, царствие небесное… Стал Алешка жить один, кое-как, не вострым разумом. Нанимался в слободы работать за хлеб. Надрывался на работе, — толку мало: только жив кое-как. Обносился. Скучал. Не заживался у хозяев.

Надумал раз — кинуться в ноги Федьке Зайцу, попроситься опять ходить с пирогами. Заяц, — стал дряблый, дурной, — сначала не признал Алешку, а потом, как припомнил давнишнее воровство, живо схватил его за волосы; кривая стряпуха, не разобравши, заголосила, начала сзади гладить ухватом: Алешка едва унес ноги.

Одну осень, ради корысти, пристал было к ворам. Тянули они с возов, шарили по карманам, рвали церковные кружки, в глухих местах раздевали прохожих. Все пропивали в дуванах [27] Дуван — турецкое слово, означает дележку. В старину так называли воровские тайные притоны, где происходила продажа и дележка награбленного имущества. . Один день ели сытно, три дня дрожали по обледенелым рощам. Думал Алешка прикопить деньжонок на шапку, рукавицы, добрые валенки, — опять стать человеком, бросить нерабочее занятие. Воры догадались, что парень ненадежный, заманили его на Москву-реку, на свалки, избили до полусмерти, столкнули в воду.

Хорошо, что место это было близко торговых бань. Чуть свет на Алешку наткнулся банный староста, справедливый человек; шел затапливать баню, видит — из черной воды торчит голова, стонет. Пожалел. При банях Алешка отдышался. Возил воду, топил каменки. До весны перебился кое-как.

Запели скворцы на крышах, под заборами зазеленел подорожник, полетели над Москвой журавли. Противно стало жить при банной сырости. Но куда уйти? В Москве все испытано, — всюду — клин. К отцу в деревню, — вечная кабала. Хорошо бы к раскольникам на северные озера или на вольный Дон. Но ведь — эдакая даль, одному, — пути не найдешь, пропадешь…

Случилось в то время — на базаре стали кричать добрых людей — землекопов и плотников — на царские работы в Преображенское, обещали по скоромным дням давать мясо и поденно — четыре алтына деньгами. Народ дичился идти на царские работы, поговаривали, что там люди пропадают.

Алешка подумал, — все равно и так пропадать, — и отдал кричавшему подьячему шапку.

Пригнали их человек с полсотни под Прешпург. Алешке дали железную лопату и тачку, и он стал копать ров, землю возить в тачке на раскаты. «Все-таки, думал, если с мясом не обманут, да четыре алтына поделю, к осени на ноги встану…»