Алексей Толстой - Собрание сочинений в десяти томах. Том 7

Работал старательно, по сторонам не глядел. В обед пошли на поле, к котлам: и — впрямь — шти с мясом! Ну, тут—жить! Алешка сел к котлу с ложкой. Подходят двое — начальные, в иноземных кафтанах. Народ начал было вставать. Один из подошедших прикрикнул ломающимся голосом:

— Сидеть! Дайте ложку.

Дали им по ложке. Другой вытащил из кармана из порток — штоф и две чарки. Налил водки. Оба выпили, и кое-кто из рабочих — крякнул. Когда этот второй потянулся к котлу, — Алешка взглянул на него, — едва не подавился коркой, обмер: Алексашка живой!.. А другой — царь…

Алексашка раздобрел, стал свежий, гладкий. Хлебнет полной ложкой и покосится на Алешку, хлебнет и покосится. Но не признает. Поели они с Петром. Встали. Алексашка, проходя мимо, тронул Алешку за плечо:

— Поди к тем кусточкам, подожди меня.

Алешка пошел к кустам, сорвал листочек, кусал его: не верилось, — зарезали парня, пропал парень, и вот — шагает, веселый, в накладных волосах.

— Здравствуй, Алеша. — Алексашка бегом, торопясь, подошел, руки не подал, не обнял, но глядел ласково, с усмешечкой. — Мне сейчас недосуг. Поговорим после. Ты здесь оставайся. Мне надежные, верные люди вот как нужны.

Алешка вздохнул, улыбаясь, посматривал на сердечного друга.

— А ведь я тебя похоронил, Алексашка… Ты вон какой стал. Ты чем тут перебиваешься-та?

— Да так, что, гляди, я первый человек при царе. А второе, — Александр Данилыч я, это запомни.

— Ну да, — с отчеством выговариваетесь. — Алешка уставился в землю и — не мог — засмеялся, закрутил башкой. — Ну, ловок… Ну и черт — ловок.

— А ты думал, — до старости пирогами торговать, соловьев ловить… Пораньше утрась приходи в преображенскую избу, там жди…

Для раскрытия самого процесса работы Толстого над «Петром Первым» немало интересного материала дают записные книжки и тетради писателя, куда он заносил выписки, цитаты, «заготовки» к отдельным частям и главам своего романа. Внешне его Записи довольно пестры и фрагментарны, но в целом в них выступает определенная устремленность творческой мысли писателя.

Алексея Толстого интересует и быт эпохи, он записывает интересные данные о состоянии армии, административного управления, экономики в эпоху Петра. Он фиксирует характерные для языка того времени ходовые формулы, заносит некоторые свои наметки в отношении дальнейшего развития романа. Вперемежку идут фразы из переписки Петра, имена близких к Петру исторических деятелей, даты их жизни, фамилии капитанов флота, полковников, купцов, дьяков, наброски некоторых глав романа (обычно начальные их абзацы), планы отдельных глав по пунктам, названия одежд, наименования кораблей, цвета мундиров в полках, выдержки из раскольничьих поучений, пословицы, поговорки и т. д.

Вот некоторые из этих записей А. Толстого:

«Крестьянину не давай обрасти, но стриги его, яко овцу, догола…

(Из Посошкова. «Многие дворяне говорят, крестьянину не давай обрасти и т. д.» Вошло в роман.)

…Многие дворяне, на службе не быв, живут у наживочных дел… Пролазом добиваются начальства.

(Оттуда же.)

…Без дров озябаем студеной смертью.

(Из челобитной крестьян стольнику Безобразову, 1684 г. Вошло в роман.)

…Имена собакам. Кобели: Пироне, Эоис, Астон, Флегои. Суки: Паллас, Нимфа, Венера.

…Шведы бросились со страшной фурией.

…Подступил он к великому князю благочинно, смирно, урядно. Стал поодаль царя. Человечно, тихо, бережно, весело.

…Карлы: Игнашка, Арапы: Томос, Сека, Абрам.

…Софья долго противилась идти в монастырь (ночь, разговор с Веркой). Хотела убежать в Польшу. Является Прозоровский (и Волков), уводят в монастырь. Там ее встречает Ромодановский и распоряжается охраной (Волков).

…Лефорт. Никуда не годился как полководец и адмирал. Его сила — убеждение, новые горизонты. Женат на Елизавете, русской. Жену бил. Сын Генрих.

…Петр: Завтра день гулящий. Извольте ко мне быть поскоряй, чтобы мне веселяй было. Еще прошу, — непременно завтра. Вас о едином прошу: ни для чего, только для бога и для души моей, держи свой пароль… Ваш камрат Питер.

(Из письма Петра к А. Меньшикову.)

…Такой снежной зимы не помнили в Москве. Обозы насилу пробивались к заставам. С Поклонной горы видать только кремлевские башни да купола — сизые дымы над бугристой белой равниной. А больше ничего не видать. Обозные мужики дожидались, покуда заиндевелые лошаденки отдышатся, — поглядывали на страшный город — невиданные снега занесли его по самые крыши.