Игорь Пьянков - На линии [из жизни оренбургских казаков]

— Пальцы, ваше благородие. Пальцы поглубже суньте — разом и вывернет. У нас кто зарвется, завсегда так облегчается, — сочувственно научал пожилой солдат, из чьих-то денщиков по всему.

Ротмистр подался на голос, но испугался отпустить руки со стены — мутило до потери реальности. Наконец излишки выпитого сами пробили дорогу, ноги перестали поминутно гнуться в коленках, офицер что-то промычал, харкнул и, достав из кармана платок, неловко утер губы.

— Видал, с ног гони, умаялся, бедолага! — сострадал солдат, поднимаясь со ступенек. — Мое благородие тоже частит этим делом, — договаривал он бородатому казаку, своему посиделку на задворном крыльце.

Потирая одной рукой спину, солдат козырнул:

— Дозвольте помочь? Присядьте на крылечко. Обвеет…

Офицер кивнул. Солдат, ухватившись за ремень, отвел его на несколько шагов к крыльцу. Освобождая место, казак перебрался за перильца.

— Мо… моло-одец… Услужил, — расстегнув ворот, офицер шумно вздохнул. Снова вытянул платок, обмахнул потный лоб. — Где такого буку выкопал? — оживая, тыкнул он в казака.

— Извольте видеть, ваше благородие, баба ему, как ни бился с ней, толички двух девок спородила, а и тех в плен сволокли.

— Кайсаки, что ль? — офицер пробовал встать, надул губы.

— Они, злодеи. Вот мы и дожидаемся. Слухом, тута, на бале, новый пристав… Я свово благородию просил, так, должно, он с ним еще не спознался. А то б уж известил. Подпоручик Тамарский…

— Штиль дело, — Корсаков шагнул к сутуло торчащему за перилами казаку, чему-то махнул. — Пристав-то я! — Сказав, офицер пошел к шумному подъезду.

Он уже ставил ногу на известняковую ступеньку, когда его забежал казак. Сдернул с головы папаху:

— Пособите… Дубовсков мое имя, век служить стану…

— Служи, казак! — офицер похлопал по плечу, поставил сапог на вторую ступень. — Служи, казак, императору нашему. Да хорошо служи! — и, пошатываясь, исчез в освещенном подъезде.

Когда ротмистр ввалился в комнату, карты держали на руках.

— Господа! В последнюю кампанию мы тоже чрезвычайно играли! Представьте: волна бьет в борт… мерная такая. Плещет так, знаете ли, плещет… Но, господа, у нас на корабле кругом матросы, а тут… — Корсаков изобразил что-то руками и упал на стул.

Подпоручик Тамарский опустил голову. Струков, наоборот, повеселел.

— Полагаю, вы не ошиблись. Есть тут совершенно очаровательные создания, — полковник покровительственно улыбнулся.

За карточным столом он был старшим и чином и летами. Крупно выиграл. Неожиданно, положа мясистую ладонь на обшлаг подпоручиковского мундира, и так, чтобы никто не расслышал, шепнул:

— Мне нужны умные молодые люди. Умные и преданные… пусть и на время. Понимаете, подпоручик? Преданные… — с нажимом докончил полковник.

Тамарский облегченно вздохнул.

— Но я служу, — тихо отозвался он, зная, что, не продай он себя, ему не погасить долга.

— Улажу. — Полковник как бы спрашивал: есть ли еще препятствия? — Да вы и будете служить. Кроме того, я вовсе не собираюсь упекать вас на всю жизнь в эту дыру. Так, поправите положение…

И действительно, вскоре Тамарского, как офицера знакомого с инженерным делом, перевели в распоряжение управляющего Соляным Промыслом.

Управляющий Пограничной канцелярией Оренбургского военного губернатора, его адъютант, поручик гусарского принца Оранского полка, Федор Иванович Герман первым делал утренние доклады. Обычно он вставал справа от стола, чуть-чуть за спину Эссену — так было удобней, подкладывая бумаги под подпись, видеть выражение лица генерала.

— Вчера начальник Оренбургского таможенного округа сообщил канцелярии, что Петропавловская таможня доносит о прибытии в нее Закиржана Нурмагометова, который изъясняет, что на пути караван его был задержан на пятнадцать дней братом султана Арынгазы Мусраибом. Будто султан Мусраиб привел его в необходимость отдать с каждых трехсот верблюдов по пятидесяти рублей. Далее, по словам Закиржана, султан Кипчатской волости также принудил заплатить пошлины со всех верблюдов четыреста рублей. А в Боганалинской волости караван остановлен вновь, но так как Закиржан уехал вперед, то и неизвестно ему, взята ли в последнем случае пошлина.

— Чего же он хочет? — вчера, на балу в летнем павильоне, Эссен позволил себе лишнее, отчего был не в духе.

— Сей караванный начальник просит, чтобы обиженные хозяева каравана получили удовлетворение. Позвольте заметить, Петр Кириллович, что взятая плата весьма умеренна. Я справлялся с мнением Генса. Также позволил себе вызвать купца второй гильдии Григория Осоргина, знатока торговли с тамошними народами.