Эрик Джагер - Последняя дуэль. Правдивая история преступления, страсти и судебного поединка

Против обвинений рыцаря Жак Ле Гри и его адвокат выстроили крепкую защиту, которая предлагала совсем иначе взглянуть на то, почему оруженосца обвинили в преступлении и где он на самом деле находился в тот роковой день.

В начале своего рассказа Ле Гри напоминает суду о том, что он происходит из знатной семьи, преданной королю Франции и графу Пьеру Алансонскому, что он всегда служил своим господам, «благоразумно, не нарушая закон, преданно и похвально», «жил достойно и вел себя порядочно по отношению к окружающим».

Он не забывает сказать, что за хорошую службу король Карл сделал его своим личным оруженосцем.

Переходя к рассказу о своих взаимоотношениях с Карружем, Ле Гри вспоминает как они вместе служили при дворе графа Першского и, когда их сюзерен умер, перешли на службу к графу Алансонскому. Оруженосец не забывает упомянуть, что был крестным сына Карружа. Но если Карруж вспоминает этот факт, чтобы показать, как позже Ле Гри лишился его доверия, оруженосец, используя данный эпизод, дает понять, что рыцарь слишком быстро забыл старую дружбу и обозлился на него.

Ле Гри описывает их ссоры при дворе, вспоминая, как отношение Карружа к нему и графу делалось все более враждебным. Когда отец Карружа, занимавший пост капитана крепости Беллем, умер, граф не стал передавать эту должность рыцарю, так как знал, что тот бывает «нелюдим и непредсказуем». Ле Гри также говорит, что Карруж пытался приобрести феод Куиньи, хотя у графа было преимущественное требование на эти земли. И когда ему это не удалось, он начал во всех своих бедах при дворе винить его, Ле Гри. Негодуя от того доверия, которое граф оказывает Ле Гри, злобный и подозрительный Карруж решил, что оруженосец «так вел себя специально, чтобы уязвить его», и «начал ненавидеть и презирать его».

По мнению Ле Гри, если при дворе Карруж был довольно неприятным персонажем, то дома он вел себя как настоящий тиран. Оруженосец говорил, что еще в пору брака с Жанной де Тилли, Карружа одолела такая «безумная ревность», что он вынудил жену вести аскетичный образ жизни, и потому она так рано умерла. Более того, Карруж хотел, чтобы она оговорила Ле Гри, сказав, что тот с ней переспал. Так утверждает оруженосец, замечая, что первая жена Карружа, «мудрая и порядочная», отказалась так поступить, поскольку подобное «никак не могло быть правдой».

С помощью подобных сенсационных заявлений, Ле Гри старается сильнее ударить по репутации Карружа и показать суду, что лживые обвинения рыцаря — следствие его давней неприязни. Рассказав, каким чудовищным человеком рыцарь был при дворе и дома, Ле Гри переходит к своим отношениям с Маргаритой.

Он заявляет, что виделся и говорил с Маргаритой всего два раза в жизни: на нынешнем судебном процессе в парижском парламенте и в гостях у Жана Креспана «не менее двух лет назад». Очевидно, здесь Ле Гри хочет показать, что не был в Капомениле в день предполагаемого преступления, и потому его нельзя обвинить в изнасиловании. Косвенно он намекает, что Маргарита обозналась. Поскольку раньше женщина видела его всего один раз, более чем за год до предполагаемого преступления, то она могла принять за него другого нападавшего, если на нее вообще кто-то нападал.

Ле Гри также сужает период времени, за который он мог совершить преступление. Карруж в обвинении не уточняет дату преступления, говоря лишь, что оно было совершено «в один из дней третьей недели января». В ответ Ле Гри пытается показать, что преступление могло быть совершено только в четверг, 18 января, единственный день, когда госпожа Николь отлучилась из Капомениля, и Маргарита осталась в замке одна.

Ле Гри ссылается на повестку, обязывающую госпожу Николь в четверг явиться в суд в близлежащий городок Сент-Пьер-сюр-Див. Он обращает внимание на относительно короткое расстояние поездки, говоря, что между Капоменилем и Сент-Пьер всего «каких-то две лиги», и поездка туда и обратно составляет не более 19 километров [16] Лига — мера длины, равная 2.75–3 милям (4,8 км). . Он утверждает, что Николь вернулась из поездки «к утренней трапезе или чуть позже», указывая на время основного приема пищи в те времена — как правило около 10 часов утра, но иногда и в полдень.

Если Ле Гри прав — и Карруж, кстати, ему ни разу не возражает по этому пункту — Николь уезжала из Капомениля максимум на пять-шесть часов. Ле Гри отмечает, что Карруж, хотя и не может назвать точную дату преступления, уточняет время предполагаемого изнасилования как «час заутрени», или девять часов утра, примерно через два часа после того, как Николь вероятнее всего отправилась в путь.