Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

Вернувшись из деревни, хозяйка рассказывает, что русские относятся к местным хорошо, раздают хлеб. Никакого принудительного призыва нет. Кто хочет, может пойти на призывной пункт, предъявить документы и записаться в армию добровольно.

– Я видела их командира, – говорит она. – По-моему, он еврей, но ведь большевики и евреи всегда заодно.

Она смотрит, как Миша собирает рюкзак. У нее золотые волосы и тонкое лицо. В косых лучах солнца, посреди которых танцуют пылинки, она кажется призраком Софии.

Женщина преграждает ему путь.

– Зачем идти на войну, если она не наша? Ты погибнешь. Надеешься увидеть ее снова? Ее, может, и в живых уже нет. Останься.

Он стоит, опустив голову, пока она наконец не отходит в сторону. На улице мрачные деревья и кустарники покрылись нежной зеленью, из почек начинают пробиваться листья. Советские солдаты в деревне кажутся грубыми, на них грязные коричневые телогрейки, папахи. Русские смотрят на него безразлично. В пункте призыва он подходит к офицеру в начищенных сапогах и кожаных перчатках, с тремя красными звездами на повязке. Спустя несколько минут Миша записывается в Красную Армию и отправляется на восток в Сумские казармы, где будет проходить военную подготовку, прежде чем вступить в полк, сформированный из поляков.

Он не колеблясь подписывает бумаги. Ради Софии, ради своего будущего.

София снимает с плиты старый утюг и опускает его на изношенную хлопчатобумажную гимнастерку, разложенную на одеяле посреди кухонного стола. Проглаживает швы, прислушиваясь, не раздастся ли треск раздавленной воши. Некоторые из мерзких насекомых сдохли при кипячении, горячий утюг прикончит остальных. Пока еще в доме не обнаружили ни одной, сбежавшей из партизанского белья.

Она с трудом представляет себе, как живут в грязных землянках среди качающихся деревьев эти мужчины и женщины, ушедшие в леса. Каждую неделю у задней двери появляется сумка, пропахшая прелыми листьями и дымом. С помощью девушек Юзефа стирает и сушит одежду, а через пару дней возвращает сумку на заднее крыльцо, добавив туда и еду.

София видела, как ночью за ней приходил мужчина, высокий, с крупным носом и выступающими скулами, густыми черными волосами и красным шейным платком, как у цыгана. Выглядит как настоящий еврей, теперь таким нельзя показываться на улице. Он увидел ее в дверном проеме, кивнул и сказал «спасибо», отнесясь с почтением к доброй польской девушке, помогающей евреям. Одежда, которую оставляют партизаны, вся в пятнах пота и земли, по ней бегают вши. Вещи кидают прямо в бак и долго кипятят. Как же надоедает все время помешивать их деревянными щипцами. Вот что значит встретить еврея. Как тут не вспомнить предупреждения немцев в Варшаве о том, что евреи – переносчики вшей и болезней.

Она расправляет выглаженную гимнастерку, вешает ее на деревянную стойку у огня и берет пару залатанных брюк. Утюг остыл. Она ставит его на плиту, снимает с нее второй, горячий, прижимает его ко шву и держит до тех пор, пока снова не услышит треск, не почувствует легкий запах паленого. Только после этого можно быть уверенной, что вошь сдохла.

Марьянек играет на коврике деревянным поездом, наполненным кубиками, игрушкой, сохранившейся с детства Михала Войцеховского.

– Мама, – говорит он, протягивая вверх ручки.

Просто необходимо, чтобы он стал называть ее мамой. И каждый раз, когда она это слышит, что-то нежное расцветает в ее сердце. Ради Сабины, ради прекрасных темных глаз сестры на нежном лице ребенка она позволила материнской любви распуститься в своей душе. Она обнимает его, целует его в лоб, помогает малышу построить башню из деревянных кубиков, а потом продолжает гладить одежду.

Войцеховские, пара средних лет, ревностные католики. В воскресенье София, Кристина и малыш Сабины идут с ними на мессу. Нужно причаститься вместе со всеми, объяснил Войцеховский, иначе пойдут разговоры. А Бог не будет возражать, даже если их сердца не совсем в нем. Когда София видела вокруг все эти головы, склоняющиеся в молитве каждое воскресенье, ее не покидала одна мысль: вы и тогда так же молились. Вы так же молились, когда все это происходило.

За полгода до этого всех евреев в Копычинцах забрали, расстреляли в лесу или отправили в лагеря, и о них больше никто не слышал.