Элизабет Гиффорд - Добрый доктор из Варшавы [litres]

– У вас пятнадцать минут. Но сначала предоставьте нам список с именами всех детей и сотрудников.

В зале Стефа хлопает в ладоши.

– Сегодня нам предстоит поездка за пределы гетто. Вы должны быстро собраться. Обуйтесь для улицы. Учителя подскажут, что еще нужно взять с собой в рюкзаках.

– Но, пани Стефа, мы еще не закончили завтрак, – говорит Шимонек.

– Ступай, Шимонек.

Пораженные настойчивой ноткой в ее голосе, дети встают из-за стола, не допив молоко, не доев хлеб.

Входит Корчак. Стефа смотрит на него с надеждой, но он чуть заметно качает головой.

Корчак берет ее за руки.

– Какое несчастье, Стефа.

– Дорогой, дорогой друг, – говорит она.

Последнее пожатие рук, и они расстаются, чтобы подготовить и при этом не напугать детей.

Учителя торопятся наполнить водой металлические фляги. Но в дверях уже стоят немецкие охранники, а дети начинают выходить во двор. Абраша несет свою скрипку, Галинка – мыло, подаренное Эрвином, Сара – пластилиновую куклу.

Аронек берет с собой открытку, которую Корчак подарил ему за то, что он целую неделю просыпался вовремя.

Шимонек несет книгу.

Дети гурьбой выходят во двор и выстраиваются под утренним солнцем рядами по четверо: девочки в темно-синих сарафанах поверх летних платьев, с ленточками в волосах, мальчики в шортах и летних рубашках.

Охранники в черной форме открывают задние ворота на улицу Слиска.

Впереди колонны Корчак ведет за руку пятилетнюю Ромцю, дочь поварихи Розы, за другую руку доктора держит Шимонек. Повязки у Корчака нет.

Охранник дает команду выходить из ворот. Корчак оглядывается на Стефу и детей. Он видит, как худые подростки помогают младшим, Абраша идет рядом с Аронеком и Зыгмусом, Галинка рядом с Сарой, которая подставляет солнцу свою куклу.

Дети выходят через ворота длинной колонной по четверо в ряд. Гения, Ева, Якуб и Метек; Леон, Абус, Мейше и Ханка; Сами, Хелла, Менделек и Ежик; Хаймек, Адек, Леон и маленькая Ханна. Двести тридцать девять детей покидают двор. С ними более десятка воспитателей, многие из них сами выросли в приюте.

В соседних домах проходит акция: всех жителей заставили выйти на улицу и стоять на тротуаре в оцеплении вооруженной охраны, и никто пока не знает, какие здания собираются очистить. Когда люди видят проходящих мимо детей, в толпе раздается плач.

Дети проходят по Слиске, по нагретым солнцем переулкам колонна направляется к мосту через Хлодну.

– Мы поиграем в саду у церкви? – с нетерпением спрашивает Сара.

– Вряд ли.

Галинка вспоминает крошечный сад за арочными портиками рядом с церковью на площади Гжибовского, где они гуляли пару раз, пока выходить на улицу не стало опасно. Как бы она хотела сейчас лежать в тени на траве и смотреть, как дрожат на теплом ветру вьющиеся красные розы на стене.

Сара говорит, что ей жарко. Галинка отвинчивает крышку фляжки, и Сара делает глоток.

Дети громко топают, взбираясь по ступеням деревянного моста на Хлодной, поднимаясь прямиком в голубое небо, но их шаги все равно легче, чем обычная тяжелая поступь усталых взрослых. С арийской стороны через проем между стенами люди видят, как в небесной синеве над их головами течет нескончаемый поток детей. Вслед за домом Корчака группа за группой, по четыре человека в ряд, идут дети из других школ и сиротских приютов.

В большом гетто жителям некоторых улиц немцы приказали оставаться дома. Надвигается что-то ужасное, даже по меркам гетто, но никто не знает, что именно.

Когда люди видят Корчака и детей, они не верят глазам. Ничего подобного в гетто еще не случалось. Люди толпятся у окон или стоят в оцепенении на улицах, в ужасе повторяя друг другу:

– Вот и до детей добрались. Они забирают Корчака и детей.

А за ними следуют еще сотни, тысячи детей. И среди них Корчак, будто луч света, безмолвно протестующий против тьмы.

Черными стрелами мечутся по небу и пронзительно кричат ласточки, их крик напоминает скрип пальцев о стекло. Стоит нестерпимый зной. Выстроившись в длинную цепочку, дети медленно идут по улице Заменгофа.

До Умшлагплац процессия из тысяч детей должна пройти две мили. В колонне измученных жарой детей не слышно разговоров или криков, только мягкая поступь все еще растущих ног, босых и обутых в сандалии, парусиновые туфли, деревянные башмаки. Дети шагают вперед, а сердца остальных обитателей гетто разрываются от боли.

После шествия детей будто темная туча нависла над гетто. Люди наконец поняли, что затевают немцы. Если они решили отправить в лагерь сирот, они отправят туда всех.