Карлос Рохас - Долина павших

— А Гойя был, — сказал он тихо, стараясь не встретиться глазами с Мариной.

— Был и сказал, что сон разума рождает чудовищ. Таких, как мы с тобой, порожденных разумом Р., если только сам он не сумасшедший и мы — порождение его разума, а не бреда.

— Все равно, даже если он сумасшедший, а мы — его видения, нам не узнать о его безумии.

— Конечно, сумасшедший! И не сомневайся! — заразилась Марина его идеей и швырнула в камин сигарету. — Только больной рассудком человек мог выдумать нас с тобой, с такой нелепой судьбой и бездарной участью! Вспомни, как умерли твои дети, а мои и вовсе не родились. Вспомни эти фигуры, сошедшие с картины. И нарисованного быка, как он живехонький стоял под окном. А каким невероятным образом встретились мы с тобой и как удивительно, что мы все еще вместе, да еще в доме у Р., и сами не знаем, как относимся друг к другу — любим или ненавидим…

— Ты, наверное, скажешь еще и про мою книгу о Гойе. — Сандро опустил голову.

— Непременно. Потому что книга — самая большая бессмыслица во всем этом бреду. Твоя книга существует только в книге Р., в книге, которую он пишет о нас. И ты никогда ее не закончишь, потому что так задумал Р. И заказал тебе ее с единственной целью — чтобы ты никогда ее не закончил. Потому что у Р. должна фигурировать твоя незаконченная книга, как одна из деталей твоей несбывшейся жизни.

— Наверное, тут ты попала в точку… — пробормотал Сандро, уставившись на искрившие поленья.

— Конечно, попала! Ты, верно, думаешь, что я горожу нелепицы, а порою тебе, наверное, хочется заразиться моим безумием. Но разубеждать меня ты не собираешься, я вижу по глазам, — Сандро молчал и не отрывал взгляда от огня. — Сначала я думала, что это Р. придумал для меня такое наказание, что автор-садист ни за что казнит так своего персонажа. А теперь я знаю, что мое сумасшествие — отражение его собственного: такой облик принимает безумие человека, который воображает, будто он обладает разумом и одновременно держит в руках смысл наших жизней.

Опустив подбородок на руки и упершись локтями в колени, Сандро сидел неподвижно, разглядывая огонь в камине. Далеко-далеко, в тайных глубинах своего существа, он снова услыхал надрывный стон стекла, по которому водят влажным пальцем. Он хотел сказать Марине, что все это — далеко не полное содержание их драмы. Если оба они — и он и Марина — чудовищный книжный вымысел, созданный Р. по его образу и подобию, отчего же другой человек и другие голоса так настойчиво звучат внутри его существа и заставляют чувствовать себя художником, умершим на чужбине за полтора века до того, как тело Франко выставили в Колонном зале дворца Орьенте. Невидимое стекло завизжало, точно ржавая наваха на точильном камне. («Сеньор, умоляю вас!» — «Ах, прости! Я думал ты ничего не слышишь». — «Этот визг — слышу. Иногда еще раскаты грома, если грохочет рядом».) Однако ничего этого он не сказал. А только, по-прежнему не отрывая глаз от поленьев и треножника в камине, пробормотал будто сам себе:

— И Годой перед самой смертью признавался в одном письме, что ему кажется иногда, будто он прожил чужой сон — сон разума. Необязательно, наверное, уточнять, что письмо до сих пор не издано и принадлежит Р. Он дал мне фотокопию.

— Прекрасно! Если сон разума рождает чудовищ, посмотрим, может ли обрести смысл жизнь-сон таких чудовищ, как мы! — Стоя на коленях подле Сандро, Марина сжимала его ладони холодными, дрожащими руками. — Книга Р. подходит к концу, и в любой момент, как только ему вздумается, мы исчезнем! А я хочу жить, и хочу жить вместе с тобою! Точно так же, как эта проклятая страна, как ты ее называешь, хочет мира и сообщества между людьми, после стольких лет великой нелепицы, которая теперь, со смертью Франко, кончается!

— Марина, ради бога, успокойся…

— Мне не надо ни покоя, ни бога, мне нужен только ты. Я хочу жить дальше и хочу, чтобы ты меня любил, будь ты даже призраком, потерявшим дорогу, как и я! Чтобы ты меня любил, пусть ты даже пьяница, сгубил всех моих неродившихся детей, сгубил, даже не зачав их! Вот так: каждому свою боль и свою муку, и неважно, кто это сказал!

— Марина, сжалься…

— Сжалься ты, и помоги мне справиться с Р. Давай притащим его сюда, в самую сердцевину его собственного сна, и велим оставить нас живыми в своей книге! Вдвоем мы тобой не слабее его, а может быть, и могущественнее. Даже если мы всего лишь персонажи из недописанной книги, а Р. — живой человек из плоти и крови, мы все равно можем пережить его. Разве это не закон природы — что персонажи переживают авторов, создавших их? Так или не так?