Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Да, немало потребовалось ловкости и умения обращаться с животными в таких условиях, когда даже спасение собственной жизни требовало неимоверных усилий.

Теперешние невзгоды и тогдашние — небо и земля! Не более как счастливый случай показать, что такое настоящий пастух, вернее, каким он был когда-то… В руке у него дубинка, но это отнюдь не значит, что она служит только для удара. Тут дело тонкое, важно умело подстегнуть скотину, чтобы вреда ей не причинить и дать почувствовать свою власть над ней. Заставить подчиниться непреклонной воле гуртовщика. Несколько точно рассчитанных ударов направо, налево, и в невообразимой неразберихе и адской толчее мало-помалу перед пастухом образуется свободный проход, точно скошенный ряд на пшеничном поле…

Ловко, с непостижимой сноровкой орудовал пастушьим посохом старик. И увечий скоту не наносил, и утихомиривая его. Надо же показать молодым подпаскам и всей этой уходящей в прошлое, утрачивающей свою былую славу венгерской степи да и всему свету, в котором все пошло вверх тормашками, на что способен настоящий гуртовщик. Как знать, приведется ли им когда такое увидеть…

Пишта был, пожалуй, единственным очевидцем, который всем нутром своим угадывал скрытый смысл удивительного единоборства. Он не сумел бы выразить словами впечатление от этого необыкновенного зрелища, но смутно сознавал, что видит нечто необычайное. Было горьким это прощанье старика со степью, куда более горьким, чем обычное расставание с нею в осеннее ненастье, когда нависают густые туманы, моросит дождь, а пастухи по колено увязают в грязи…

Пылало зноем безоблачное небо, вздымались тучи пыли. Выкрики пастухов и дикий рев скота далеко вокруг оглашали степь. На сердце Пишты свинцовой тяжестью легла неизъяснимая тоска и тревога, как густой ноябрьский туман на степные низины. В руке у парня неподвижно застыл пастуший бич. Конь его замер. Пишта наблюдал за старым Ференцем. В иное время он бы просто залюбовался молодецкой удалью старика, но сейчас он с замиранием сердца следил за каждым его движением. Желая предостеречь старика, он хотел было крикнуть, чтобы тот отказался от своей слишком рискованной затеи, но передумал и безнадежно махнул рукой. Кто-то из пастухов, забористо выругавшись, накинулся на него: какого, дескать, черта пялишься, разинув рот, этак, мол, недолго и все дело погубить. Но, увы, Пиште недоставало сил пришпорить коня или хотя бы стегануть бичом в воздухе.

Пишта пришел в себя, услышав предсмертный вопль старика. Он вместе с другими бросился к гурту. Как же это ты просчитался, старик? Неужто сделал какую-то промашку? Но какую? О ней ты расскажешь теперь на том свете небесному старосте…

Пастухам удалось разогнать скот. Старик лежал на земле. Изо рта его струилась кровь, он еще был жив.

— Разнимите их… ты, Пишта… — сказал он едва слышным шепотом и силился произнести еще что-то, но не смог, хлынула из горла кровь. Старика уложили на двуколку, и кто-то из парней, не мешкая, повез его в село. Ноги Ференца в широких штанинах свисали с короткой двуколки и словно махали пастухам на прощание.

Стадо внезапно притихло, будто затеяло всю эту возню лишь для того, чтобы загубить старика. Еще один стремительный пастуший налет на сбившихся в кучу животных, и они разбежались. Многие были в крови. Кроме коровы с распоротым боком, на месте ожесточенных схваток остались лежать две затоптанные телки. Ну что ж, придется вернуть хозяевам одни только шкуры. Уже не надо было погонять скотину, но пастухи били ее нещадно, с остервенением и, сдерживая рыдания, бранились на чем свет стоит.

Был полдень, когда гуртовщики пригнали стадо в село. Сейчас им предстояло тоже нелегкое дело: развести по улицам, а затем по дворам свыкшихся со стадом животных. Все крестьяне, от мала до велика, толпились возле ворот. Пишта так устроил, чтоб скотина Хедеши попала домой в последнюю очередь. Он помог загнать ее во двор и с превеликим удовольствием загнал бы и в хлев, ему так хотелось хоть бы мельком взглянуть на Маришку, а ее все нет да нет. Но мирской старшина заорал:

— Хватит, Пишта! Сами управимся! Чай, сами себе хозяева…

Тон его вначале показался Пиште вроде более приветливым, чем всегда. Но как только до него дошел смысл последних слов старшины, он вздрогнул, будто от удара плетью: вот, стало быть, в чем дело — они хозяева, а ты здесь никогда хозяином не будешь…

Пишта направлялся к воротам, когда Хедеши крикнул ему вдогонку: