Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Пишта остановился и зажмурил глаза. Всем существом своим он чувствовал: раздайся сейчас колокольный звон — он смело двинулся бы вперед. Он шел бы и шел, не оглядываясь, продираясь сквозь заросли камыша и колючей осоки, и вышел бы наконец к озеру, но его не затянуло бы в омут, наоборот, бездна разверзлась бы, вода отступила бы перед ним, и сухая, ровная тропинка привела бы его к волшебному колодцу… Тут колокол, не переставая названивать, поднялся бы из бездны. Вместе со звоном он исторгал бы из своего чрева золото. Это очень здорово, что Пишта надел бурку, ведь в ее карманы можно столько звонкой монеты насыпать! Остальное золото придется упрятать в тайник, до той поры, пока он не истратит взятое.

Что бы он предпринял, если бы ему и впрямь достались несметные сокровища? Что-нибудь эдакое, от чего спесивый старшина Хедеши рот бы раскрыл. Не пришлось бы больше Пиште перед ним унижаться и сносить всякие обиды и наговоры. Никто бы не осмелился называть его паршивцем или голодранцем… Вскочил бы он на своего скакуна и помчался бы в село, прямо к дому Хедеши. Не спешиваясь у ворот, верхом въехал бы во двор и, осадив коня у самого крыльца, крикнул бы громко:

— Эй, дядюшка Антал! Я приехал за Маришкой!..

А ежели бы тот заартачился, он швырнул бы ему под ноги пригоршню золота, а если бы и это не помогло, бросил бы еще горсть и слез бы с лошади лишь тогда, когда вышла бы на крыльцо сама Маришка. И, взявшись за руки, они отправились бы с ней в далекие края… Но прежде чем навсегда уйти из этих мест, он купил бы отцу с братьями столько земли, сколько нет ни у кого в их деревне…

Вчера дома это дело представлялось ему несколько иначе. Старший пастух снова отрядил его к мирскому старшине и велел передать, что корма на выгоне иссякли и стадо пора перегонять на другое пастбище. Но старшина Хедеши даже во двор его не позвал и глядел исподлобья, словно он его родного отца зарезал. А уж разговаривал так презрительно, так надменно, будто с цыганом бродячим.

Затаив обиду, Пишта тогда же решил про себя, что настанет час и он собьет со старшины спесь, за все расквитается. Но к вечеру горячность его прошла. Он попросил Розку Шебёк сходить на усадьбу к Хедеши, передать Маришке, чтобы, как стемнеет, пришла на гумно, он будет ждать ее за скирдами. И хотя Пишта впервые посылал Маришке весточку, он был уверен, что девушка непременно придет на свидание. Пишта не обманулся. Маришка и в самом деле прибежала, вот только жаль — ненадолго. Едва обменялась с ним несколькими словами и домой убежала. Прощаясь, они поцеловались. Впервые…

Пишта все еще стоял на прежнем месте. Глаза его были закрыты. Он вспоминал вчерашнее свидание с любимой, и все, что было у него на уме, отодвинулось куда-то далеко-далеко: и колодец с колоколом, и золото, и сокровища. Все улетучилось! Он снова очутился на гумне, среди пахучих стогов сена, и тело его охватила горячая волна любовного томления…

Когда он открыл глаза, то увидел, как падает далекая звезда, прочертив на небосводе огненную линию. Словно какой-то исполинского роста озорник провел по безбрежной тверди небесной тлеющей хворостиной.

«Не иначе чья-то звезда закатилась», — подумал он и, как учила мать, когда он был еще совсем маленьким, суеверно перекрестился.

Вокруг него жила, размеренно дышала ночь, а от земли, точно от больного лихорадкой, исходило горячее дыхание, и Пиште казалось, будто стоит он босиком в теплой, как парное молоко, воде. Мало-помалу его, убаюканного таинственными шорохами, доносившимися уже из совсем другого мира, стало клонить ко сну.

На следующее утро к пастухам приехал Хедеши, а с ним несколько исправных хозяев. Они прикатили рано, и жара еще не успела их разморить, осмотрели пастбище, обошли его вокруг, остановились и задумались, почесывая в затылке. Затем позвали старшего пастуха и вместе с ним еще раз обошли пустошь и отдаленные участки выгона. И порешили нынче же распустить стадо, потому что, сколько на землю ни гляди, сколько ни суди, ни ряди, трава все равно не вырастет.

Пастухи стали собираться домой. Подпаски погрузили на двуколку бурки, кожухи, чугунок с таганком и весь прочий скарб. Ведь с их уходом из этих мест степь до следующей весны станет проходным двором, проезжей дорогой для всякого, кому не лень. Да и не известно, что будет весной.

Обычно осеннее возвращение домой сопровождается веселой суетой, все время раздается хлопанье пастушьего бича, щелканье кнута, степь оглашается неистовым гиканьем гуртовщиков. В такие дни мирской старшина, чтобы поднять настроение пастухов, присылает палинки. По всей степи, вплоть до самых отдаленных селений, крестьяне знают: это гонят домой стадо гуртовщики из Ченгеле, а вот теперь идут чейтейские, а за ними двинутся пастухи из Черного кургана. Жители окрестных деревень умеют распознавать стада по хлопанью бича, которое доносит к ним пронзительный осенний ветер, подобно тому как в африканских джунглях негры распознают звуки тамтама. Однако на этот раз сборы проходили без обычного оживления, в тягостной, унылой тишине.