Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Щемящая тоска не покинула Пишту и тогда, когда он крадучись пробирался вдоль гумен к ометам и скирдам мирского старшины. Но стоило затхлому запаху прелой соломы ударить в нос, как Пишта сразу же забыл обо всем на свете. Он ступал осторожно, стараясь, чтобы под ногами как можно меньше шуршала солома, рассыпанная по гумну. Часто останавливался, прислушиваясь к биению своего сердца, как, бывало, по ночам, когда стерег стадо, прислушивался ко всякому шороху. Ему почудился шум приближающихся шагов, но оказалось, это всего лишь жук-точильщик, копошившийся в соломе. Время от времени доносилось мычание коров. Эти глухие и протяжные звуки то и дело перемежались отрывистым собачьим лаем. Пишта тревожно ловил каждый шорох, с нетерпением ожидая свою возлюбленную. Что, если он пришел на свидание слишком поздно? А все дед, старый хрыч, как на грех еле-еле плелся!.. Вдруг Маришка не придет? Рада бы, да не может! А если не захочет? Но последнее предположение показалось ему менее всего вероятным и никак не укладывалось в его голове. Тоска по любимой все сильнее мучила парня, он даже ощутил вдруг присутствие Маришки. Вот она рядом с ним, вот нежно прильнула к его груди… Ну что ж, если девушки нет, он подождет, она не может не прийти, еще немного, и явится. Конечно, она будет здесь, обязательно будет!

Все-таки до чего удивительно устроен этот мир! Вот, к примеру, взять его, Пишту, да и любого другого. Он едва успел перекинуться с девушкой несколькими словами. А то все только издали поглядывал на нее. Но взгляды красноречивее слов говорили о чувствах. Наверное, поэтому, встретившись впервые у этих скирд, он и Маришка сразу повели задушевный разговор, будто встречались и раньше. Сблизившись душевно, они еще робели от прикосновений. Их губы и руки обнаруживали целомудренную неловкость, когда в порыве нахлынувших чувств влюбленные обнимались и целовались. Но все остальное, кроме чисто плотского, сближало их, связывало тесными узами, будто чувство взаимного расположения и влечения зародилось у них на благодатной почве душевного родства. Родная душа! Ах, дед, дедушка! Не так уж плох мир, в котором мы живем, не так уж он страшен.

Кругом темно и тихо в этот вечерний час. Но вот зашуршала солома, и от этого тихого шороха кровь горячей волной прилила к сердцу, кажется, оно вот-вот разорвется. И это вызывает такое сладостное ощущение. Неужто она идет? Вокруг звенящая тишина, будто тихий перезвон сладкозвучных колокольчиков… Такие чудесные звуки способен издавать разве что таинственный колокол в глубине заколдованного омута… Закроешь глаза, и закружится голова, и уже неодолимо влечет тебя колокольный звон. Зовет, зовет к себе…

А что, если она и в самом деле не придет? Один раз пришла, и хватит. От этой мысли больно сжалось, заныло сердце… Но вместе со щемящей болью разлилась по телу сладкая истома. И снова гадает он в томительном ожидании: придет, не придет…

Солома едва слышно шуршит и похрустывает. О, это уже не просто солома шуршит! Что-то белесое замелькало в кромешной тьме. Конечно, это Маришка, кто же еще? Это под ее босыми ногами похрустывает солома. Пишта не видит девушку, но чувствует ее всем своим существом, чувствует, что она стоит где-то рядом, прижав руки к груди: сразу понятно — не часто ей доводилось приходить на свидания на гумно, что за скирдами соломы. А точнее — всего второй раз в жизни, и оба раза к нему, к Пиште. Она стоит в смятении, и Пишта не видит, только чувствует, как девушка тревожно озирается. Окликнуть? Нет, еще рано, пусть подойдет поближе, тогда, но нетерпеливые губы сами собой шепчут:

— Маришка!

Как все-таки замечательно, что они давным-давно знают друг друга. Но и на этот раз растерянно, словно встречаясь впервые, останавливаются друг перед другом. Руки все так же робким мучительным усилием тянутся к рукам, как и в первый раз. Да и разговор завязывается с тех же слов, какие сказаны были тогда…

— Вот и пришла… — чуть слышно промолвила Маришка, прерывисто дыша то ли от спешки, то ли от охватившего ее смятения.

— А мы стадо пригнали. Теперь я надолго домой.

— Я на минутку. Надобно быстрей вернуться. Коли отец узнает, убьет.

— Он велел мне прийти за расчетом для подпасков. Вот и поговорю заодно и о нас с тобой…

— Ой, что ты! Рано еще, не говори! — испуганно зашептала Маришка. — Он как раз нынче сказал, что…

— Что сказал?

— Ну… видно, догадывается. А может, кто наболтал про нас… Вот он и осерчал. О помолвке с Мишкой Бенкё заговорил.