— Удержи ее силой!..
— Ее не удержишь, господин… Легче воду Нила заставить течь в сторону Семне, чем эту своенравную ослицу заставить сделать против ее желания… Если слезы родной матери не могли удержать ее в дни, когда еще прядь спускалась ей на уxo…
Пенроирит насторожился.
— Ты рассказывала, что Актис сирота…
— Сирота, сирота, господин… Она родом из То-Кеннэ и чиста как глаз Ра, как слеза Изиды, да простят мне боги мою ложь!..
— Не хитри!.. — схватил ее за руку писец. — Где ты подобрала девчонку?.,
— Ай, ты делаешь больно старой Мимуте, господин!.. Мне нечего хитрить… Раз она уходит от меня, мне не приходится больше терять… Но я дала клятву в храме и не смею открыть тайну…
— Я дам тебе золота, и жрец освободит тебя от всякой клятвы. Говори!..
Мимута бросилась целовать его руку.
— О щедрый господин!.. О милостивый господин!.. Не сокрушай своего сердца паршивой овцой моего стада… Я приведу тебе другую, лучшую, с далекого острова, белолицую, с глазами, похожими на цветы лотоса, с грудью белее алебастра, с ногами стройнее обелиска… Ее зовут Родосрера… Хочешь взглянуть на нее?..
— Откуда ты достала Актис?.. — закричал Пенроирит. Старуха сжалась под его руками и зашептала:
— Да простит мне «Прекрасноликая», но, видят боги, ты сломаешь мне спину… Девчонка родом из нашего города, дочь бальзамировщика Тинро, грязная и нечистая, как ее проклятый отец…
Руки Пенроирита разжались; на губах мелькнула злая усмешка.
— Хорошо же, красавица Актис, я сделаю тебе еще один последний подарок!..
У Бикит с утра был полный дом работы. Как предусмотрительная хозяйка, она со вчерашнего дня оставила в золе два—три уголька, и ей ничего не стоило раздуть в очаге огонь. Она наскоро испекла на камнях две лепешки, завернула их вместе с двумя головками чеснока в тряпку и отправила мужа на работу.
— Не зайдешь ли ты к отцу, Нугри?.. — крикнула она ему уже вслед. — Старик жаловался на ломоту ног, а мне некогда навестить его сегодня. Спроси, все ли у него в порядке, а то я пришлю к нему Ти-Тхути, — пусть поможет деду.
— Хорошо, Бикит, я зайду к твоему отцу.
Нугри ушел, а Бикит побежала кормить детей. У нее их было уже пять человек: четыре сына и одна дочь.
— Яхмос!.. Хоншотту!.. Хамоизну!.. Нехт!.. — звала она. — Идите есть!..
Дети давно уже были на ногах. Хамоизит и Ханшотту торопились пойти собирать сухие прутья. Нехт — ловить рыбу, а старшему Яхмосу посчастливилось попасть в школу, и он наскоро увязывал узелок с хлебом и пивом — плату за свое ученье…
Бикит целых три года недоедала, недосыпала, работала день и ночь, зашивала и перешивала свои старые платья, чтобы только скопить несколько «утну» на ученье сына.
— Пусть хоть этот будет у нас писцом, — говорила она Нугри.
И Нугри одобрительно кивал головой, довольный, что у него одного из всех соседей будет ученый сын. Ведь не даром говорили мудрые люди, что только писцам и живется хорошо на свете: им открыты все дороги; они не должны сгибать спину над непосильной работой, как простые рабочие и ремесленники.
— Мой Яхмос через несколько наводнений будет настоящим книжником, — говорила Бикит гордо.
У Бикит была еще одна гордость — это Ти-Тхути.
— Моя Ти-Тхути — дитя солнца, — улыбалась она, целуя дочь. — Она родилась у меня в счастливый день календаря, накануне ее рождения я встретила трех белых коров и свадебное шествие…
Ти-Тхути поистине могла радовать своих родителей. С малых лет она была послушна, добра и красива.
Незадолго до своей смерти старая Меризанх говорила Бикит:
— Боги послали мне твою Ти-Тхути, чтобы я забыла, наконец, Актис…
Ти-Тхути с утра возилась на маленьком дворике их дома с гусыней-наседкой.
— У нас теперь будут еще гуси… — говорила она весело. — Я нашла в корзинке много новых гусят… Посмотри, какие они длинноногие…
— Ступай, попаси их, — приказала ей мать.
Захватив полные руки желтых пушистых птенцов, девочка ушла на ближний пустырь. Хлопая крыльями и громко гогоча, за ней побежала обеспокоенная гусыня. Голое смуглое тело Ти-Тхути долго мелькало среди запыленных кустов акаций; мать с улыбкой глядела ей вслед…
— Эй, Бикит, не дашь ли ты мне огня! — услышала жена Нугри из-за плетня соседнего дома. — Мой очаг потух, и я не могу раздуть углей.
— Что же ты делала до сих пор. Кема?.. Неужели спала?.. Иди скорей, я дам тебе огня.
Над очагом носилось легкое облако; остро пахло горелым навозом; дым ел глаза.
Читать дальше