Артур Феличе - Багровый хамсин

Она задыхалась.

Ребенок громко закричал от страха.

Тогда, оттолкнув Меситнинухет-Техен ногою в грудь, плясунья схватила его на руки и выбежала из покоя…

Царевна ползком доползла до окна, крича о помощи…

Нугри донесли о случившемся.

— Царица убила себя, бросившись на плиты двора, — рассказывали перепуганные стражи, — старую Ситисру мы нашли мертвой в крови, царевна без памяти, а ребенок исчез… Один из наших видел, как его уносила женщина, но он не мог догнать ее, — она бежала, как антилопа от стрелы охотника… Он говорит, что это была безумная Актис… Мы не уследили, за ней… видно, Сет застлал нам глаза песком пустыни…

Нугри побледнел от бешенства.

— Вы сами — дети Сета, изменники!.. Где она?.. Где взбесившаяся волчица?.. Куда она бежала?..

— В пустыню…

— Привести к царевне жрецов, — пусть они немедля вернут ей память!.. Двадцать вооруженных воинов должны сторожить оба мертвые тела!.. Послать во все концы искать безумную с ребенком!.. Дать знать Пенроириту и ждать его приказаний!..

Нугри метался как зверь.

— Будь проклята волчица, натворившая столько бед!.. Она мстила, эта безумная дочь Сета, за обиду, нанесенную ей когда-то. И в злобе своей ослепла волчица, ибо готова погубить дело братьев!.. Честью «Свободного Хсоу» клялся я, что сохраню жизнь заложников?.. Где она, эта честь?.. Где?.. Она растоптала ее, эта ехидна, эта обезумевшая тварь!..

Весь остаток дня и ночь стражи искали Актис.

Только к утру ее привели, наконец, к Нугри. Она шла покорно, не сопротивляясь.

Когда каменщик спросил ее, куда она девала ребенка. Актис отвела его в сторону и шепнула:

— Тебе я могу сказать, где он… Ты был всегда добр ко мне… а люди злы… они били меня за то, что я не открыла им тайны… Пойдем, я покажу тебе, где ребенок…

Нугри, бледный как полотно его одежды, шел за плясуньей; он сжал до боли зубы, чтобы не кричать.

Она привела его к расщелине гранитной скалы, присела у ее входа на песок и стала рассказывать:

— Он здесь… Я принесла его сюда… Он плакал от страха… и все прижимался ко мне… О мой Синухет… мое дитя… свет моих глаз… теперь уж никто не отнимет тебя у меня… Он здесь… Он долго плакал… но я стала ласкать его… гладить его щеки… его руки… целовать его глаза… играть с ним… и он перестал плакать… Я дала ему грудь, но молоко высохло в моей бедной груди, как болото в дни хамсина… и он опять стал плакать… Тогда я испугалась, что люди услышат и придут, чтоб ыснова отнять его у меня… И я зарыла его вот здесь, в расщелине, в песок… и он уснул… Не буди его… он спит… Спи, мое солнце… спи, свет моей жизни… золотой лотос на барке Озириса… Синухет… Синухет… мое дитя…

Нугри одним ударом меча убил ее.

Хсоу горел. Неведомые племена из далекой Азии подошли, наконец, к самым стенам города и зажгли его, как один большой жертвенный костер. И Хсоу горел в честь неведомых Долине богов, как чаша с маслом перед статуей Хатхор…

Нугри во главе колонны египтян бешено отражал натиск врагов. Сыпались стрелы, дротики, каменные и бронзовые топоры, палицы, копья… Незнакомые Египту животные, большие и сильные, рвали зубами и топтали копытами пешее войско сынов Долины…

Нугри стонал от бессилия и злобы. Вокруг падали братья, лилась кровь, гремело оружие, а он пробивался все вперед и вперед, оставленный своими и окруженный врагами…

Незнакомая речь, чуждые лица, искаженные злобой и болью, незнакомые приемы нападения и гибель всего… Не все ли равно теперь!.. Скорей бы смерть!.. Бикит?.. Где она?.. Что с ней?.. Где дети?.. Что сталось с другими защитниками Хсоу?.. Мен-нефер?.. Ипет?.. Войска Шерау?.. Все это было когда-то и теперь сметено потоком неведомых пришельцев с неведомыми животными, запряженными в повозки…

Огромная морда, вся в пене, с налитыми кровью глазами, мелькнула перед самым лицом каменщика, колеса повозки с грохотом промчались мимо, и меткий удар палицы размозжил Нугри голову.

Он упал под колеса следующей повозки…

На одно только мгновенье каменщик задержался, схватившись рукой за гриву животного.

Это смерть!..

Потом кровавый туман окутал его, и он разжал пальцы…

Пришлое из пустынь Азии племя диким воплем возвестило о своей победе…

Вдали пылал Хсоу, а пригнанные в Долину лошади азиатов храпели и косились на огонь…

В крови и пожарах потопили кочевники добытую с таким трудом свободу Хсоу.

Пенроирит лежал во прахе перед вождем кочевников, самим грозным Шалати, и, как бывало у трона «благого бога», не смел поднять восхищенного взора.