Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— Как я могу знать, что ты сдержишь свое слово?

— Чем больше будет твой дом, тем реже мне придется тебя видеть. Вот она, моя гарантия. Чем лучше ты будешь жить, тем реже станешь мне докучать. Такой гарантии достаточно? Я не собираюсь давать тебе других подтверждений.

Элионор посмотрела на Жоана и Мар, стоявших позади Арнау. Ей показалось, что девушка улыбается.

— Они будут жить с нами? — Женщина ткнула пером в сторону родни Арнау.

— Да.

— И она тоже?

Мар и Элионор обменялись ледяными взглядами.

— Разве я говорю не достаточно ясно, Элионор? Ты подпишешь?

И она подписала.

Арнау не стал ждать, когда соберется Элионор, и в тот же день, подождав, пока стемнеет, чтобы не ехать под жарким августовским солнцем, отправился в Барселону в нанятой повозке — такой же, на какой он прибыл в замок.

Никто из Эстаньолов не оглянулся, когда повозка выехала за ворота замка.

— Почему мы должны жить с ней? — спросила Мар, обратившись к Арнау во время поездки.

— Я не должен обижать короля, Мар. Никогда не знаешь, какой может быть реакция монарха.

Мар молчала некоторое время, оставаясь задумчивой.

— Именно поэтому ты пошел на сделку с ней? — спросила она после паузы.

— Честно говоря, да. Но главной причиной все же были крестьяне. Я не хочу, чтобы баронесса жаловалась королю. Конечно, официально король обеспечил нас доходами на всю жизнь, но на самом деле их нет либо они минимальны. Если Элионор приедет к королю и скажет, что своими действиями я лишил ее этих доходов, то, возможно, он отменит мое решение.

— Король? Зачем это королю?

— Дело в том, что много лет назад Педро Четвертый подписал указ, ущемлявший права сервов-земледельцев и отменявший те привилегии, которые он сам и его предшественники предоставили Графским городам. Церковь и знать потребовали от него принять меры по отношению к крестьянам, которые бежали со своих земель, оставляя их невозделанными… И он это сделал!

— Я не думала, что Педро Четвертый способен на такое.

— Король — это всего лишь еще один представитель знати, первый из них.

Они переночевали в одном из домов в пригороде Монкады. Арнау щедро заплатил крестьянам — хозяевам дома.

На рассвете они поднялись и, прежде чем наступила жара, въехали в Барселону.

— Ситуация критическая, Гильем, — сказал Арнау, когда закончились все приветствия и они остались вдвоем. — Положение графства гораздо хуже, чем мы предполагали. До нас сюда доходят не все новости. Видел бы ты, в каком состоянии находятся наши земли! Мы не выживем.

— Я давно уже принимаю меры, — огорошил его Гильем.

Когда Арнау потребовал, чтобы он продолжал, мавр пустился в объяснения:

— Кризис тяжелый, но его следовало ожидать. Мы уже как-то говорили об этом: наши деньги постоянно обесцениваются на зарубежных рынках, однако король не предпринимает никаких шагов здесь, в Каталонии, и мы вынуждены нести невосполнимые потери. Муниципалитет залезает все в бо́льшие долги, чтобы финансировать всю структуру, которую создали в Барселоне. Люди не получают прибыли от коммерции и ищут более надежные места для вложения своих капиталов.

— А наши?

— За границей. В Пизе, во Флоренции, даже в Генуе. Там, по крайней мере, с них можно иметь приличный доход.

Оба помолчали несколько секунд.

— Кастельо́ объявили банкротом, — с грустью произнес Гильем, нарушая тишину. — Похоже, приближается беда.

Арнау вспомнил толстого, всегда потного, но симпатичного менялу.

— Что с ним случилось?

— Он был неосторожен. Люди стали требовать от него возврата депозитов, а он не смог вернуть.

— Он сможет заплатить?

— Не думаю.

29 августа король победно завершил мальоркинскую кампанию. Педро Жестокий бежал с Ибицы, успев разграбить ее до того, как каталонский флот подошел к островам.

Месяц спустя после возвращения Элионор в Барселону Эстаньолы переехали во дворец на улицу Монкада вместе с Гильемом, несмотря на то что поначалу он противился этому.

Через два месяца король согласился дать аудиенцию барону из Монбуи. За день до этого посланцы Педро IV добились нового займа в лавке Арнау. Когда они получили деньги, король распрощался с изгнанным бароном и оставил в силе решения, принятые Арнау.

Еще через два месяца истек срок, предоставляемый банкроту, чтобы расплатиться по долгам, и меняле Кастельо отрубили голову перед входом в его лавку, на площади Менял.

Все менялы города обязаны были присутствовать на казни, стоя в первом ряду.