Юрий Давыдов - Волонтер свободы (сборник)

Коцебу давно взял за правило избегать курсы, проложенные другими мореплавателями. Избегал, как и ошибок в счислении. Но теперь, идучи с подветренной стороны Таити, не решался следовать этому правилу.

При мысли о Таити вспоминались не блистающие горные вершины, не широкошумные рощи и не ручьи с их музыкальным перезвоном, и не пахучие кустарники, где ветер-язычник свищет на флейте.

Господа Уилсон, Беннет, Тайермен… Помилуй бог, ничего худого они не сделали ни капитану, ни его экипажу. Штурманам отвели хижину на том месте, где некогда находилась обсерватория Джеймса Кука. Коцебу и Эшшольца пригласили отдохнуть в загородной королевской резиденции. Там под огромным навесом лилась прохлада, запахи лимонов и апельсинов, а рядышком булькал ручей, чистый, как бокал, который буфетчик кают-компании подносит капитану за воскресным обедом. Гофману миссионеры угодили сметливым проводником, минералог добрался до затерянного в горах озера Вахирия, физику Ленцу нашли услужливых помощников. Матросам предоставили самим заботиться о себе, и матросы преуспели, если судить по тем подаркам, что достались прелестным таитянкам.

Итак, господа Уилсон, Беннет и Тайермен безупречны. Черт возьми, они вправе рассчитывать на благодарность капитана Коцебу. В его каюте миссионеры листают, книгу о путешествии "Рюрика", изданную в Петербурге и Лондоне, в Веймаре и Амстердаме. Разумеется, господин капитан, хоть он и с похвальной скромностям расценивает свое сочинение, расскажет и о путешествии на фрегате "Предприятие". И тогда просвещенная Европа узнает о подвижничестве Уилсона, Беннета, Тайермена… "Не нам, не нам, но имени Твоему". Впрочем, нам тоже, нам тоже: может быть Лондонское общество миссионеров увеличит ежегодное пособие. Ведь плантации и туземцы приносят "простой продукт", а фунты стерлингов всегда фунты стерлингов… Господа миссионеры, зажегшие на Таити негасимый свет учения Христова" были безупречны, и они рассчитывали на публичные похвалы известного в Европе мореплавателя…

Ровно и шибко фрегат разваливал встречную волну. Тепло синела тропическое небо, обновленное грозой. Был день корабельный очень хорош. Римский-Корсаков и старший офицер расхаживали по шканцам. Оба в белом. Римский, как всегда, со своим гибким стеком, а Кордюков с неразлучным долландом, купленным в Портсмуте [26] Усовершенствованная подзорная труба; изобретатель её Д.Долланд держал в Лондоне известную в то время мастерскую оптических приборов. .

— Ты бы истинное удовольствие получил, — говорил Римский-Корсаков, легонько ударяя стеком по ладони. — Жаль, не успел тебя познакомить.

— Э, брат, все-то он врет.

— Ну вот еще, "врет"… Да я его, Тимофей Васильевич, экзаменовал как гардемарина. Все точно, ей-богу! Ему от роду семьдесят. Стало быть, с Куком вполне мог знаться. И заметь: дикари букву "к" не выговаривают, а этот чисто: "Кук".

Потом вот еще заметь: всех его сослуживцев перечислил, да не просто, а кто чем занимался на корабле. Кук брал его в поездку вдоль берегов Таити. Да, да, не усмехайся, пожалуйста. Я ему секстант показал, И что же? Согнулся, шельма, винтит. Видел, значит, как делается. И кричит: "Стоп! Стоп!" Знает! Мало тебе, да? Ну слушай. Я ему из географии вопросы. Отвечает бойко: Англия — остров, а Россия куда больше Англии.

— Забавно! А от Кука-то, от самого Кука у него хоть что-нибудь осталось?

— Клялся, есть карта, подаренная Джемсом. Так запросто и зовет: Джемс.

— И что же?

— Все обещал показать, но…

Кордюков привычным движением вскинул долланд, сказал, оглядывая горизонт:

— Дикари, Николай Петрович, тоже любят приврать.

— Как и наш брат, европеец, — ухмыльнулся Римский-Корсаков. — Но шутки в сторону, я тебя честью заверяю…

Они расхаживали по шканцам, беседуя о таитянских встречах. Оба в белом, довольные всем на свете.

— Господа! Простите, хотелось бы спросить вас… — Эмиль Ленц застенчиво переминался с ноги на ногу, в руках у него была тетрадка.

— А, господин физик! — ласково откликнулся Кордюков. — Что такое?

— Да вот это… Понимаете ли, меня Отто Евстафьевич просил в подробностях изложить историю об острове Питкерн.

— И за чем дело стало? Она ведь, эта дама, сносно изъяснялась, не правда ли?

— Сносно, но… но каким-то несносным диалектом.

Офицеры рассмеялись, а Ленц поспешно прибавил:

— Я ведь записывал, а вы только слушали.

— Разумеется, разумеется, сударь! — согласились лейтенанты. — Так что ж вам угодно?