Дмитрий Миропольский - American’ец [Жизнь и удивительные приключения авантюриста графа Фёдора Ивановича Толстого]

— Вы вроде бы обмолвились, что туда направляется фрегат вашего приятеля? — невзначай добавил он.

Теперь уже несколько удивлённый Крузенштерн полночи догонял Бересфорда, который любезно дал согласие принять на борт Резанова с астрономом. Камергер собирался так поспешно и суетливо, что потерял звезду с мундира: Толстой нашёл её на палубе за водяной бочкой, когда посол уже перебрался на британский корабль…

…а «Надежда» и «Нева» пришли в Фальмут, обменялись девятью пушечными залпами приветствий с тамошней крепостью и встали на якорь. Крузенштерн спешил с покупкой ирландской солонины, поскольку понял уже, что ни российский провиант, пускай даже заново пересоленный, ни датский или гамбургский дороги не выдержат. Но главное — надо было заново конопатить оба корабля: подлец-инспектор в Кронштадте соврал, что швы в порядке, и во время шторма вода Северного моря сифонила через щели с обоих бортов. В помощь своим конопатчикам капитан нанял ещё восьмерых местных, но всё равно работа растягивалась на неделю.

Фальмут выглядел уныло. Этот обычный портовый и купеческий городок строили большей частью из гранита и булыжника — здесь почти не было облицованных плитами или кирпичных зданий. Натуралисты с живописцем вооружились акварельными красками серых и коричневых тонов, чтобы сделать зарисовки для Российского географического общества. Толстой тоже решил использовать время с толком и отправился осматривать Фальмут в сопровождении лейтенанта Ратманова.

Лейтенант, бывший почти десятью годами старше, симпатизировал Фёдору Ивановичу, несмотря на недавние капризы графа. Их сближению, как ни странно, послужил русский язык. Участники экспедиции общались большей частью по-немецки: чему тут удивляться, когда большинство составляли немцы? Моряки Крузенштерн, Беллинсгаузен, Левенштерн и доктор Эспенберг — немцы из Эстонии, братья Коцебу — австрийцы, натуралист Лангсдорф — из Швабии, лейтенант Ромберг — из Финляндии, естествоиспытатель Тилезиус — из Тюрингии, астроном Горнер — из Швейцарии, кавалеры посольской свиты Фоссе и Фридерици — тоже немцы, пусть обрусевшие… Каждый из них немилосердно коверкал русский язык на свой лад и в разговоре по-русски далеко не всегда понимал другого. Наречие у каждого тоже было своё, однако в общении меж собой немцы всё-таки предпочитали немецкий.

Ратманов русскую речь обильно пересыпал матер ком, а по-иноземному не умел изъясняться вовсе. Его крепко раздражал немецкий гомон в кают-компании — участники экспедиции проводили там почти всё время. Раздражали непонятные разговоры и шутки, над которыми хохотали вокруг. Раздражала невозможность сосредоточиться на своей работе: в путешествии Ратманов делал записи сразу в двух дневниках — служебном и личном…

Фёдора Ивановича такое положение дел тоже не устраивало. Во исполнение своего обета он сдерживал буйный нрав, однако демонстративно отказывался понимать обращения на немецком, который отчасти знал, и в кают-компании говорил исключительно по-русски, чем и навлёк себе благодарность Ратманова. В посиделках за общим столом лейтенант норовил оказаться рядом с графом…

…который теперь любезно пригласил его на прогулку по Фальмуту. Они до сумерек исходили едва ли не весь город, воздали должное местным напиткам в гранитных кельях местных баров, а когда уже собирались возвращаться на корабль — у берега повстречали двух изысканно одетых дам приятной наружности. Толстой заговорил с ними, используя невеликие познания в английском языке и норовя перейти на вполне пристойный французский. Беседа не отняла много времени, а окончилась тем, что дамы рука об руку с офицерами проследовали за город к потаённой лужайке, которую окружали кустарник и лесок. Здесь, как после рассказывал Ратманов, они с его сиятельством при ясном лунном небе имели удовольствие вкусить сладость пола, нами часто обожаемого.

Распутницы оказались купеческими жёнами, чьи мужья куда-то отлучились по коммерческой надобности. Любовники вернулись в город разными тропинками, чтобы офицеры не сделали своим подругам компрометации, однако следующим вечером снова встретились на вольном балу. Парочки всласть потанцевали, повеселились — и, удалясь на уже знакомую лужайку, ещё раз насладились вчерашним.

— Чёрт возьми, Англия начинает мне нравиться! — похохатывал на обратном пути Фёдор Иванович. За время, проведённое с Пашенькой, привык он еженощно предаваться любовным утехам. Граф старательно гнал прочь мысли об оставленной цыганке, но два месяца воздержания вкупе с паршивой погодой и вынужденным бездельем производили на него гнетущее впечатление, поэтому встреча с блудливыми английскими жёнами случилась очень кстати…