— Ну, а ты, сынок, как же? — спросила она, с опаской посмотрев на невестку.
— Хорошо, мать, — улыбнулся Петр.
— К нам надолго ли? Или погостить?
— Насовсем. Для гостей время неподходящее.
— Служить где станешь иль опять на работу наниматься пойдешь?
— Я, мать, человек теперь не свободный. Куда направят, туда и пойду.
— Как же это не свободный, — испуганно спросила она. — Разве тебя революция не помиловала?
— Нет. Не в том смысле, — засмеялся Петр. — Куда Советская власть скажет, там и буду служить.
— Ну и куда же она тебя определит? — обиженная этим смехом, мать поджала губы, помолчала и добавила: — Другие, кто при режиме страдал, теперь в должностях ходят.
— Уже определила. На Мурманку.
— Это на железную дорогу, что ли? Кем же туда?
— Да тоже кем–то вроде комиссара.
Эта весть не очень обрадовала Екатерину Егоровну.
— Не лучше ль тебе, сынок, поближе к типографскому делу стать? Или забыл выучку за эти–то годы? По нынешним временам спокойнее, когда при профессии.
— Нет, на забыл. Только я, мать, теперь на всю жизнь человек подневольный, понимаешь?
— Не надоело тебе в подневольных при режиме ходить?
— А если нынешняя неволя люба мне? — улыбнулся Петр.
— Что говорить… — мать примиряюще посмотрела на невестку. — На Мурманке тоже служба… Там хоть паек против городского исправней дают. Братан твой, Мишка дяди Василия, тоже ведь на Мурманку перешел. В конторе по счетоводческой части служит.
Позже пришли — сначала Дуняшка, потом Митя. Дуняшка мало изменилась — ее Петр легко узнал бы, если бы случайно встретил на улице. Все такая же тихая, работящая, домовитая, она и приезду, брата обрадовалась по–своему — вся засветилась от переполнившего ее счастья, порывисто расцеловалась с Петром, с Бертой Яковлевной, потом вдруг засмущалась и принялась налаживать гостям постели. Зато младшего брата Петр признал с трудом. Это и не удивительно — оставил мальчонку, а встретил взрослого парня. Статью Дмитрий — настоящий мужчина, а характером, как видно, мягкий, даже излишне стеснительный. Пришел домой, а ведет себя так, словно в гостях оказался. Винтовку «бердан» от волнения поставил к печке, рядом с ухватом и кочергой; поздоровался с гостями и, не раздевшись, скромно присел на лавку, не зная, что делать дальше.
— Митенька, Дуня! Садитесь ужинать да чай пить! Что это вы? — суетилась мать, подогревая самовар.
Глядя, как младший брат, сдерживая аппетит, смущенно и как бы нехотя ест свою порцию рыбного супа, Петр с радостью подумал: «Хороший парень вырос! Молодец мать! На своих плечах всех подняла!»
Ему вдруг захотелось вот сейчас, немедленно приласкать брата, поговорить душа в душу, чтоб потом навек была у них дружба и полное доверие. Такое чувство он испытал впервые, хотя там, в Сибири, часто думал и о матери, и о Мите, и о Дуне. Издали все казалось другим. Читая письма, писанные Дмитрием под диктовку матери, разве мог он так ясно, как сейчас, представить себе, какой у него взрослый и хороший брат! В его представлении Митя жил все тем же тринадцатилетним мальчишкой, каким он видел его в последний раз через иллюминатор парохода на пристани.
— Ешь, Митя! — сказал Петр, придвигая остатки пайковых сухарей, полученных в Петрограде. — Голодно небось и у вас?
Брат благодарно улыбнулся, потянулся было к сухарям, потом помедлил и сказал:
— Ничего, жить можно. Красногвардейцам паек дают в день дежурства.
До сухарей он так и не дотронулся. Доел суп, выпил кружку чаю и встал из–за стола.
— Мам, я пойду. Мне сегодня на пост.
— Ты же вчера дежурил? — удивилась мать. — Неужто ради приезда брата отпроситься не можешь?
— Кабы знал, отпросился бы… Погода сегодня видишь какая? Сдвоенные посты велено выставить. Суханов приказал, чтоб к девяти вечера все на казарменном положении были.
Эти слова явно предназначались вместо извинения для Петра, но Дмитрий, еще не решив, как ему теперь называть старшего брата, произносил их, ни к кому не обращаясь. Петр понял это и помог:
— Ты, мать, не серчай на него. Служба — есть служба. Я провожу тебя немного, Митя.
Дмитрий протер отпотевшую винтовку, попрощался, и они вышли. Штаб Красной гвардии помещался в театре «Триумф», который был построен уже в отсутствие Петра напротив Гостиного двора. Выйдя за калитку, Дмитрий повернул налево. Молча дошли до Полевой улицы и остановились.
— Кто у вас Красной гвардией командует? — спросил Петр.
— Комиссар Дубровский.
Читать дальше