Сорокалетний Семен, как всегда, был молчалив и озабочен. Он сидел в углу, в тяжкой задумчивости свертывал одну за другой цигарки и, казалось, никого не видел и не замечал.
О поступке племянника по городу уже поползли разные слухи. Еще до обыска Семен, возвращаясь домой, услышал о беде от одного из соседей, родственник которого служил в полиции. Тот прямо сказал, что Петра студенты и гимназисты заманили в какую–то заговорщицкую организацию, что преступления там совершают по жребию, и вот такой жребий выпал Петру.
Не верилось Семену в это, однако и поступок племянника никак не поддавался никакому объяснению. Умный, рассудительный парень — и вдруг тебе — среди бела, дня бросается с ножом на человека!
«Умный–то умный, а вел себя в последнее время непохоже на себя! — раздумывал Семен. — Задумчивый был какой–то, вроде бы пришибленный ходил. Мы–то считали, что так увольнение из типографии на него подействовало… А может, и был этот проклятый жребий!»
О своих подозрениях Семен решил до времени молчать, а то брат Василий, чего доброго, совсем взъерепенится — дело тут явно политикой пахнет. Завтра наверняка всю семью на допрос в жандармское управление потянут. Там важно лишнего не наболтать.
Немного успокоившись, Екатерина Егоровна сквозь слезы рассказала, что дела у Петеньки плохи, что забрали за политику, что если не докопаются, кто его подговорил, то грозит ему такое…
Тут она не выдержала и разрыдалась так, что минут десять не могла слова произнести…
…Жандармский начальник, который ее допрашивал, относится к Петеньке по–доброму. Он не кричал, не угрожал ей, сочувствие к беде имел и даже кофеем угощал. Он так прямо и сказал: попал, говорит, ваш сын в плохую компанию. Огромная, говорит, вина на нем, да и нам, говорит, неприятность… Найдем зачинщиков — они в ответе. Не найдем — одному Петеньке вся кара достанется. Дело–то до Петербурга, чуть ли не до самого царя уже известно стало.
— Ну, про нас–то, про дядьев, был у него спрос? — Нетерпеливый Василий даже поморщился, когда Екатерина Егоровна опять расплакалась и надолго умолкла. — Про меня он ничего не спрашивал?
— Как не спрашивать? Про всех спрашивал — и про родных и про знакомых. А чтоб особо он кем из родных интересовался, так вроде бы и не приметно было…
— Больно интересен ты ему, — впервые подал голос Семен, обращаясь к брату, но тот, обрадованный, даже не заметил насмешки.
— Добрые люди совет дали… Одно, говорят, у Петеньки оправдание — что сделал он это не в себе будучи, в беспамятстве вроде бы… Тюремный начальник Петр Ильич так прямо и сказал… Ты, говорит, на меня не ссылайся, а подай господину следователю прошение, чтоб Петеньку доктора осмотрели… Сама же, говорит, сказывала, что болезненным рос мальчишка…
— Правильно! Так и надо сделать! — горячо одобрил Василий. — Разве нормальный позволит себе…
— У Петеньки в прошлое лето не один раз кровь из носа шла, — тихо перебила его Евдокия, всю ночь неслышно проплакавшая в углу. Беду с братом она переживала особенно тяжело. Хотя Евдокия была старше Петра всего на четыре года, но рос он и на ее руках — недаром брат и теперь иногда в шутку называл ее «няней».
Екатерина Егоровна лишь тяжко вздохнула в ответ на эти слова и с надеждой посмотрела на старшего деверя. Михаил и Семен промолчали.
Нелегко было матери подавать прошение, чтоб ее родного сына признали ненормальным. Но другого выхода не было: «Только бы не тюрьма и не каторга, а такой позор переживем как–нибудь».
Когда решили писать прошение, то оказалось, что в доме нет ни клочка бумаги. Все, что было у Петеньки, забрала с собой полиция. Да и писать–то некому. Дядя Михаил, оставшийся единственным грамотным в семье, в последний раз брался за перо чуть ли не во время своей солдатской службы. Доверить такую бумагу малолетнему Мите тоже нельзя было.
Подумав, Екатерина Егоровна решила идти к жившему неподалёку на этой же улице учителю гимназии Собакину. Дядя Михаил хотел отправиться вместе с ней, но она отговорила:
— Константин Васильевич человек умный и добрый. Он лучше нас с тобой разберется, что к чему, Лучше уж с ребятами оставайся.
Преподаватель рисования в гимназии и учительской семинарии Константин Васильевич Собакин приехал в Петрозаводск два года назад и снимал квартиру на Новой улице у домовладельца Месселя. Собакины хорошо знали семью Анохина: Петр приносил им газету, а Екатерина Егоровна нередко помогала жене художника, имевшей двух малолетних детей, в домашних работах.
Читать дальше