Дмитрий Гусаров - Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

В прошлом году по делу о покушении на сенатора Крашенинникова, совершенном Александром Кузьминым, подполковник сразу взял курс на ограничение его в рамках уголовного преступления маньяка–одиночки. В порядке дознания, были выявлены кое–какие связи Кузьмина и с эсерами, и социал–демократами, но все это для процесса не имело значения. Кое–кого потом незаметно выслали в административном порядке, кое за кем установили негласное наблюдение. Тогда такой ход вызвал одобрение Петербурга. А как теперь? Криштановский явно тянет в сторону раздувания дела. Ему это выгодно: он в губернии — «новая метла»…

А что лучше для него, для Самойленко–Манджаро? Это нелепое покушение до смешного напоминало прошлогоднее: опять нож, опять Соборная площадь, опять удар сверху, в область шеи — и полное признание вины. Правда, Кузьмин, нанеся удар сенатору Крашенинникову, предпочел скрыться и был схвачен засадой лишь через несколько часов. А этот глупый мальчишка чуть ли не сам прибежал в полицию… Он первым делом заявил о политических целях покушения. Налицо все объективные признаки маньякального поведения. На его месте умный злоумышленник, коль покушение не удалось, постарался бы скрыть свои истинные цели. Тем более что Иванов был в штатском и опасных для жизни телесных повреждений ему не нанесено.

Рассуждая подобным образом, Самойленко–Манджаро меньше всего был обеспокоен дальнейшей судьбой обвиняемого или поисками путей для облегчения его участи. Где–то там, глубоко внутри, конечно, жила в нем и жалость, и даже, возможно, более острая, чем можно было ожидать от человека в его положении. Нет, скорее — не жалость этому сидящему перед ним преступнику, а глубокое сожаление по поводу самого факта, который показывал, что яд бунтарских событий четырехлетней давности все еще продолжает отравлять на Руси молодые неокрепшие головы.

Так ли уж безобидно это покушение? Он учился в кадетском корпусе, когда взрыв двух бомб на набережной Екатерининского канала в Петербурге потряс его до глубины души.

Когда–то августейший монарх, путешествуя но югу империи, посетил их корпус. Имя царя с тех пор было окружено в корпусе таким почитанием, что простое его упоминание вызывало на глазах у чувствительного Самойленко слезы восторга и умиления. Именно во время панихиды 3 марта 1881 года, когда слез не скрывал никто из кадетов, у него созрело твердое решение посвятить жизнь делу охраны империи и трона. Производство Самойленко в первый офицерский чин в III Александровском военном училище совпало с раскрытием очередного сообщества заговорщиков из «Народной воли», готовивших убийство нового государя–императора. Ответом на это могли быть только верность, только рвение и усердие по службе! Думать о карьере казалось низким и позорным. И он мало думал о ней даже в кошмарные дни 1905–1906 годов, когда служил в Перми. Он честно, энергично и успешно исполнял свой долг, не особенно огорчаясь, что уже более десяти лет служит ротмистром без повышения в чине. Ему казалось, что чины, награды, повышения рано или поздно придут сами собой, надо лишь честно и беззаветно служить. Смешно подумать, каким наивным он был даже в сорок лет! Когда буря улеглась, он вдруг увидел, что заметно отстал от бывших однокашников, и тогда впервые подумал, что умение делать карьеру это такое же необходимое, если не более трудное, искусство, как и умение старательно и добросовестно исполнять службу.

— Значит, никаких сообщников у тебя не было?

— Нет, не было.

— А Леву Левина, сына бывшего фактора губернской типографии ты знаешь?

— Знаю. Мы вместе служили в типографии.

— Только служили? Понятно. Ну, а с Давидом Рыбаком ты, конечно, не знаком?

— Нет, почему же… Мы познакомились с ним весной.

— Где?

— Не помню. Кажется, на Мариинке… Или в Летнем саду.

— И часто вы встречались?

— Редко… Только на улице… Случайно…

— Значит, домой друг к другу не ходили?

— Нет.

— А с Левой Левиным?

— Несколько раз я бывал у него в доме.

— А он?

— Не помню, один или два раза…

— А не вспомнишь ли, зачем Лева Левин приходил к тебе 12 июня этого года?

— Это день моих именин.

— Кто еще был?

— Володя Иванов, наборщик из типографии Каца.

— Чем же вы занимались в тот вечер?

— Тем же, чем все занимаются на именинах.

— Все пьют водку. А вы — люди непьющие, некурящие.

— Почему же? На именинах и выпить не грех.

— А Лазаря Яблонского, наборщика из типографии Каца, ты знаешь?