Дмитрий Гусаров - Гусаров Д. Я. Избранные сочинения. (Цена человеку. Вызов. Вся полнота ответственности)

— Попутчица! Вкусны ли были грибы с заповедных мест?

Возле павильона, глухо урча мотором, стоял огромный самосвал с блестящим барельефом зубра на капоте. Веселый, улыбающийся парень, придерживая открытую дверцу, выглядывал из глубины кабины.

— Не узнаете? Помните, грибы у меня торговали?

— A–а! Здравствуйте! Извините, пожалуйста…

— Куда путь держите? В город, поди?

— Даже дальше.

— Жаль, что не ближе! А то прокатил бы я вас на своем рогаче с ветерком да с песнями! Как устроились в Войттозере?

— Спасибо, хорошо.

— Ну, до встречи.

— Постойте! Вы не в Петрозаводск?

— Нет. Километров шестьдесят, если хотите, могу подбросить. А там мне в сторону.

— Верно? Можете? — недоверчиво переспросила Лена.

— Садитесь. Давайте чемодан! Чем не «люкс»? Тепло, светло, просторно… Жаль, приемники не ставят, а то бы я вас и музыкой угостил.

Парень не умолкал ни на минуту. Не успели выехать из села, а Лена уже знала, что он ездит за кирпичом для строительства леспромхозовских мастерских, что успевает в день сделать два рейса, что все дело в машине, а его машина — новая, месяц назад с завода получена.

Лена слушала, радовалась теплу, удобству и движению, а тревожное чувство не проходило.

Вот остались позади последние домики Тихой Губы, мелькнуло в последний раз озеро. Стало совсем одиноко и грустно. Дорога, лес, сизое мглистое небо.

У мостика через ручей машину остановил автоинспектор. Как видно, он хорошо знал и шофера и машину. Едва заглянув в путевой лист, сразу же вернул его. На Лену он не посмотрел, но парень охотно, даже с оттенком хвастовства пояснил — учительница из Войттозера. Жена технорука Курганова. Подброшу попутно до Половины.

Лена подумала, что если бы инспектор усмотрел что–либо противозаконное и высадил ее, она, наверное, нисколько бы не обиделась. На какой–то миг ей даже захотелось этого.

Прикурив с шофером от одной спички, инспектор пошел к своему черно–красному мотоциклу.

Машина уже миновала мост, когда инспектор что–то прокричал вслед. Шофер притормозил, высунулся, покивал головой и торопливо захлопнул кабину.

— Что там? — спросила Лена.

— Не расслышал. Вроде умер кто–то, что ли?.. Эх, попутчица, так и быть — прокачу я вас до Карбозера. Не велик круг, а автобус оттуда в десять тридцать отходит!

— Пожалуйста, не делайте этого. Мне некуда торопиться. Я подожду… Кто же там умер, а?

— Не знаю. Может, мне и послышалось. Чего это вы приуныли? Веселей глядите! Через час сядете на автобус и все будет лучшим образом!

Заметив на глазах Лены слезы, парень затих и всю дорогу молчал, лишь изредка сочувственно посматривал на попутчицу.

В тот вечер клуб был самым тихим местом в поселке.

Дорожка из свежей хвои начиналась у ограды, вела через настежь открытые двери в полузатемненный зал, где возвышался обшитый красной материей гроб, со всех сторон подпираемый наскоро сделанными венками.

Бесшумно ступая, люди входят, подолгу молча стоят в отдалении. Ни лишнего звука, ни шепота — тишина такая, что редкое забывчивое женское всхлипывание заставляет всех вздрагивать и поворачиваться в его сторону. Слезы на глазах у многих, но никто не плачет, никто не бросается с горестным причитанием, как это заведено в деревне, к ногам покойного. Все стоят и чего–то ждут. Как будто не верят случившемуся и ждут невероятного.

Так проходят час за часом. Одни сменяют других, и все время у дверей теснится плотная толпа молчаливых людей. Бессменно дежурят у гроба Рябова и ответственный за похороны Мошников.

Как и все, Виктор некоторое время постоял у входа, потом тихо приблизился к гробу и, держа кепку в руке, склонил голову.

Бледное лицо покойного выглядело сейчас совсем иным, чем утром. Морщины разгладились, в волосах заметнее проступила ровная искристая седина, а брови совсем побелели. От этого лицо казалось удивительно ясным и просветленным, каким никогда Виктору не доводилось видеть Тихона Захаровича при жизни.

В газетах еще не было напечатано ни извещения, ни некролога, но весть о кончине Орлиева уже разнеслась далеко. Начали поступать телеграммы с соболезнованием. Их складывали на маленьком столике у сцены.

Виктор вышел из клуба.

На мокрой скамье, при тусклом свете уличного фонаря, сидел Сугреев. Он, наверное, сидел здесь давно, так как в этой же позе Виктор видел его и полчаса назад. Только теперь рядом с ним примостились молчаливые Панкрашов и дядя Саня, а напротив, покачиваясь и растирая шапкой по лицу пьяные слезы, стоял бригадир трактористов Лисицын. Никто на него не обращал внимания, но Лисицын всхлипывал и бормотал: