Было темно, скользко. Но Виктор шел, не замечая ни слякоти, ни темноты. Он думал о том, как хорошо человеку, когда вокруг него столько хороших людей. Этим часто восторгалась Лена. Он, слушая, умудренно молчал. А ведь она права, хотя у нее это шло и не от житейского разума, а от юношеского восторженного чувства. Да, жизнь потом учит. Но как жаль тех, кто с годами и с действительной умудренностью утрачивает почему–либо ощущение этой радости, которая и поднимает человека на жизнь, на подвиг, на смерть.
Кто сохранил эту радость до конца дней своих, тот не зря прожил на земле.
1957–1963
Первая повесть из жизни Петра Анохина
«Мальчишка — я!» Но знайте — муж стальной
В мальчишке том стараньем вашим зреет…
Спасибо вам: спознался я с тюрьмой,
Она во мне кой–что посеет
И не на радость вам такой посев взойдет!..
• • • • • • •
(Из стихов, обнаруженных в архивах Олонецкого жандармского управления.)
«Вчера вечером я и мой сослуживец Иванов были на пароходной пристани при отходе парохода в гор. Петербург и после отхода пошли домой… Хотя мы состоим жандармскими унтер–офицерами, но носим штатское платье; вчера на пристани мы были для исполнения возложенных на нас обязанностей. Когда мы стали подыматься в гору, то увидели шедшего за нами Петра Анохина, которого мы знали, так как он состоял разносчиком «Оленецких губернских ведомостей», и Анохин нас знал…»
Из показания свидетеля Алексея Ишанькина, 12 августа 1909 г. (Центральный государственный военно–исторический архив, фонд 1351, опись 12, дело 221, лист 59.)
В этот вечер помощник начальника Олонецкого губернского жандармского управления подполковник Константин Никанорович Самойленко–Манджаро провожал в Петербург жену и дочь.
Вакационный срок в Смольном институте заканчивался, а приглашения до сих пор не поступило, время шло, поэтому Самойленко–Манджаро согласился с женой, что ехать в Петербург надо немедленно.
Собственно говоря, шанс у его дочери оставался единственный.
Три года назад, когда Самойленко–Манджаро служил в Перми начальником охранного отделения, он близко сошелся с генерал–лейтенантом бароном Остен–Сакеном, командированным на Урал во время тогдашних беспорядков. Теперь барон круто пошел вверх, был принят при дворе, а его жена недавно стала фрейлиной в свите императрицы. Неужели барон, много раз пользовавшийся гостеприимством в доме Самойленко–Манджаро, откажет теперь в протекции его дочери, к которой там в Перми был особенно ласков? Ведь совсем недавно губернатор Протасьев, вернувшись из Петербурга, передал полковнику от него поклон и доверительно сообщил, что барон пользуется особым благорасположением у великого князя, главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа.
В пять часов все было готово к отъезду. Управленческий кучер Тихон старательно и накрепко привязал к задку легкой пароконной коляски три тяжелых чемодана и в ожидании поглядывал на окна.
Когда они втроем спустились во двор, ворота уже были открыты, и Тихон сидел на козлах. Погода стояла пасмурная. Утром прошел холодный дождь, и весь день над городом нескончаемо плыли низкие сизо–лиловые тучи.
— Костя, взял бы ты шинель, — попросила Мария Сергеевна.
— Тихон! По Святонаволоцкой до набережной! — приказал подполковник, усаживаясь в коляску.
— Слушаюсь, вашскородь!
К пароходной пристани ближе попадать по Мариинской и Соборной улицам, но Святонаволоцкая была помалолюдней, и Самойленко выбрал ее.
Чуть отвернув от ветра лицо, подполковник молча — сидел и думал, что, вероятно, следовало бы ему самому везти дочь в Петербург. Весной, когда они с Марией Сергеевной окончательно решили судьбу Людочки, он, собственно, так и предполагал поступить. Тогда он ожидал для себя больших перемен. В декабре полковника Загоскина перевели из Петрозаводска, и Самойленко полгода исполнял обязанности начальника губернского жандармского управления, ожидая, что вот–вот придет приказ о его окончательном утверждении в этой должности, а следовательно — и о повышении в чине. Он имел все основания рассчитывать на это.
Охранные дела в Олонецкой губернии шли неплохо. Если отбросить ложную скромность, то в этом немалая заслуга подполковника Самойленко–Манджаро. Он приехал в Петрозаводск в сентябре 1907 года, и уже через два месяца активно функционировавшая здесь организация социалистов–революционеров была ликвидирована. Эта операция оказалась несложной. Эсеры, вышедшие из подполья после манифеста 17 октября, свою работу в Петрозаводске строили в расчете на интеллигенцию. Их главари были известны полиции по выступлениям на легальных митингах в 1905–1906 годах. Несколько дольше пришлось повозиться с социал–демократами. Как выяснилось позднее, у них. был даже создан так называемый Петрозаводский комитет РСДРП, имелась своя библиотека, гектограф и тайная связь с Петербургом. Деятельность они сосредоточили на Александровском заводе, где осведомительская сеть у жандармского управления не была по существу налажена. Это и понятно — за два года в губернии сменилось три начальника жандармского управления. Тут пришлось начинать почти на голом месте, и опыт, приобретенный в Перми, принес немалую пользу.
Читать дальше