«Стоп! Ты что же, хочешь уйти от ответственности, спрятаться за других? — в упор спросил себя Виктор. — Но ты же виноват, Ты многое мог сделать. Ты мог написать это письмо не сейчас, а тогда. Пусть даже оно и не помогло бы Павлу, но это было бы честнее. Конечно, тогда ты ничего не знал. Но разве неведение может служить оправданием в таких делах? Ты таился от добрых и честных людей и доверился подлецу, к которому у тебя самого возникла неприязнь с первых же минут…»
Да, все могло быть иначе. По–иному могла сложиться жизнь у всех троих — у Павла, у Оли, у него самого. А тетя Фрося? Можно ли измерить, чего стоили ей эти девять лет?
Тетя Фрося, оказывается, знала, что Павел жив и находится в заключении. Виктор долго мучился, не зная, как лучше сообщить новость старушке. Наконец, решился… Тетя Фрося, даже не дослушав его и ничего не спросив, расплакалась:
— Витенька! Разве ж заслужил он это?!
Павел, конечно, бывал дома. Вероятно, даже знал, что Виктор живет в Войттозере. Он, наверное, успел мысленно подготовиться к возможности встречи и поэтому так вел себя.
Когда письмо было закончено, стало еще беспокойнее. Виктор долго ходил по комнате, потом остановился у кровати, глядя на чуть нахмуренное во сне лицо жены. С момента приезда в Войттозеро их отношения с Леной заметно переменились. Он виделся с ней только по вечерам, когда усталый, вымотавшийся за день приходил домой, терпеливо высиживал полчаса или час за самоваром и поскорее валился спать, чтоб проснуться на рассвете и снова уйти на целый день.
«Какой же я свинья! — подумал он с горечью. — Рядом со мной самый близкий и самый родной человек, а я вроде не замечаю ее…»
— Лена, Леночка, проснись на минутку!
Она долго, с трудом признавая мужа, смотрела на него испуганными, постепенно прояснявшимися глазами.
— Лена, я тут написал письмо в Москву.., Ты… не хочешь… прочитать?
— В Москву? Кому же там?
— Прочти, поймешь… Ты не вставай, я придвину лампу.
За полчаса не было сказано ни слова. Шорох переворачиваемых страниц казался Виктору сильнее громовых разрядов. Он то жалел, что дал Лене читать письмо, то радовался этому.
Скоро о Павле и обо всей этой истории будут знать все! Сразу становилось спокойнее на душе.
Ему очень хотелось видеть, какое впечатление на Лену производит его письмо, и одновременно хотелось быть выше такого мелкого, как ему казалось, интереса. Что бы Лена ни сказала, он ничего не изменит. Там жизнь, правда, и все это существует уже помимо него и нужно не только ему!
Стоя у окна и глядя в черноту ночи, Виктор курил одну папироску за другой. По отражению в стекле он вдруг увидел, что Лена уже не читает. Она, хотя и держит в руках письмо, но смотрит куда–то мимо.
Виктор ждал, что Лена начнет говорить первая, но она сидела тихая, безмолвная. Беря у нее из рук письмо, он сказал:
— На днях мы переедем отсюда…
— Разве уже готов дом? — как–то безразлично спросила Лена.
— Пока поживем в общежитии. Ты хочешь спросить что–то?
Лена промолчала. Это было так непохоже на нее.
— Спи, пожалуйста, — сказал Виктор не без обиды. — Мне надо написать еще кое–кому…
— Знаешь, у Павла были какие–то очень странные глаза, — словно не слыша его, проговорила Лена.
— А ты разве видела его?
— Да, он приходил сюда…
— Почему же ты не рассказала мне?
— А ты разве все мне рассказываешь?
Виктор внимательно посмотрел на нее и вдруг понял, что это–то и было новым в их отношениях.
— Прости меня! — он склонился к ней, привычно прижался щекой к жестким, как бы звенящим, волосам, ощутил слабый аромат ирисок, которым всегда отдавала ее кожа, и этот знакомый запах еще более разбередил его вину… — Прости! Я очень виноват перед тобой!
— Тогда я не знала, что это он. Даже не догадывалась.
— Я тоже многого не знал…
Она машинально гладила его по щеке, о чем–то думала.
— Витя, но почему ты не рассказал про жребий Орлиеву? Тогда, сразу… Может, ничего такого и не было бы, если бы он знал?.,
— В этом ты не права! — Уловив в своих словах что–то похожее на оправдание, он разозлился на себя, легонько отстранился от жёны, отошел к столу. — Орлиев даже сейчас не хочет помочь Павлу. Так все получилось. Меня сразу же отправили в госпиталь. И потом — Павел просил никому не говорить об этом. Никому, понимаешь… Я не мог нарушить его последнее слово…
— Но ты же его все–таки нарушил… Ты ведь рассказал следователю.
— Ты думаешь, так просто было молчать… Неужели ты ничего не поняла из письма? Если бы я знал, для чего он приезжал ко мне?!
Читать дальше