Леонид Бляхер - Хроники Герода (Перечитывая Флавия)

«Но не одними только единичными зданиями он запечатлевал их память и имена: он строил в их честь целые города. В стране самаритян он построил город, который обвел очень красивой стеной, имевшей до двадцати стадий в окружности, поселил в нем 6000 жителей, наделил последних самой плодородной землей, выстроил в середине нового города большой храм в честь Цезаря, обсадил его рощей на протяжении трех с половиной стадий и назвал город Себастой. Населению он дал образцовое общественное управление. Когда Август подарил ему новые области, Ирод и там выстроил ему храм из белого мрамора у истоков Иордана, в местности, называемой Панионом. Здесь находится гора с чрезвычайно высокой вершиной; под этой горой, в ложбине, открывается густо оттененная пещера, ниспадающая в глубокую пропасть и наполненная стоячей водой неизмеримой глубины; на краю пещеры бьют ключи. Здесь, по мнению некоторых, начало Иордана. Более обстоятельно мы поговорим об этом ниже. И в Иерихоне, между крепостью Кипрон и старым дворцом, царь приказал воздвигнуть новое, лучшее и более удобное здание, назвав его именем своего друга. Словом, не было во всем государстве ни одного подходящего места, которое бы он оставил без памятника в честь императора. Наполнив храмами свою собственную страну, он украсил зданиями также и вверенную ему провинцию и во многих городах воздвигал Кесарии».

Да, он славил своих друзей-римлян, упивался и гордился их дружбой, сам был римлянином среди иудеев, но не только это. Флавий понял, что притягивало и тревожило его в Героде или Ироде, что мешало оставить в покое этого проклятого царя более не существующей страны. Они оба, и Флавий это очень остро чувствовал, имели одну подлинную страсть, ту, которая больше, чем жизнь. Имя этой страсти – Иудея. Сохранить и спасти, защитить любимую стало главной целью жизни Герода.

Да. Именно так. Но как же быть с его жестокостью, о которой все знают? Как быть с попранием всех добродетелей? Были ли они? Наверное. Жестокое время рождает жестоких людей. Он отдал своих детей, обвиненных в заговоре, в руки римских властей. Именно тогда Август сказал, что лучше быть собакой Ирода, чем его сыном. Болело ли его сердце? Наверное, болело. Но что-то заставляло его действовать именно так. Ведь мог спасти их одним словом. Но слова не было. Что двигало им? Сейчас Флавию казалось, что имя этому – любовь, а имя возлюбленной – Иудея, его страсть и его бремя.

Флавий встал и потянулся, расправляя затекшие от долгого сидения мышцы. Жизнь заканчивается. Жизнь, главная часть которой осталась там, в стране под другим солнцем, где небо синее и выше, где звезды огромные, как колеса, где некогда стоял Храм, построенный царем, исполненным великой любви к этой земле.

Герод любовался Храмом с затаенной гордостью. И храм, и город вышли такими, что его возлюбленной не будет за них стыдно. Строительство еще идет, но ощущение величия строения уже возникает у всякого, кто видит город и Храм. Но Храм стал не просто местом, где хранились сокровища царей и первосвященников, куда жертвовались средства состоятельных иудеев. Сегодня Храм впервые стал источником богатства страны. И каким? Он уже вполне сравнялся по доходности с торговлей с Дамаском. Не только взносы со всего мира от богатых иудеев шли в подвалы Храма. Гораздо больше приносили кредиты, выданные под гарантию царя, возвращаемые с тщательностью, поскольку за ними стояла армия Герода и его статус друга Августа и друга друзей Августа.

Он, точнее, его доверенные люди в Храме выдавали кредиты, жертвователям – очень выгодные, единоверцам – льготные. Иноземцам – чуть выгоднее, чем выдавались трапезитами и ростовщиками. Сегодня на востоке нет более надежного и признанного помещения денег, чем отдача их на хранение (под проценты) в Храм Ерушалаима. Но Герод еще более расширил сферу своей, точнее Его финансовой активности. Он стал страховать корабли, везущие товары в далекие страны. Конечно, какие-то корабли гибли, пропадал груз. Здесь владельцу возвращалась стоимость и корабля, и груза. Но на один погибший корабль приходилось двадцать кораблей, дошедших до цели. Начинание тоже оказалось выгодным. Не только Храм, но и весь город Ерушалаим расцвел под светом золотых потоков, собирающихся здесь.

Одно было плохо. У страны не было порта. Маленькие и неудобные пристани в Газе и Акре не подходили для организации большой торговли, даже гавань Аскелона годилась лишь для небольших судов. Приходилось платить купцам в Тире и Сидоне, вести по пустынным пространствам дорогие караваны. Да, в Келесирии он тоже был лицом значимым, представителем наместника. Но купцам портовых городов приходилось продавать товары дешевле с учетом тех пошлин и податей, которые им придется заплатить. Дом Герода терял на этом десятки, если не сотни тысяч сестерциев. Герод уже не очень различал, где доходы от своей торговли, а где доходы казны царя. Все шло на одно дело – на Иудею. Настоящие дороги, не хуже италийских, связывали теперь главные города страны, да и подчиненной Героду римской провинции, порученной ему Августом и Агриппой. Вдоль дорог на равных промежутках стояли дома, где путники могли отдохнуть, поесть горячей пищи, омыть усталое тело. За дорогами следил специальный чиновник, держащий ответ перед царем. Новые города с новыми жителями возводились в областях, где населения не хватало. Герод привлекал в них умелых ремесленников, не только из Иудеи, но и из сопредельных земель, опытных и работящих крестьян. Расторопные торговцы и сами стремились туда, где будет сбыт их товаров, где можно заработать.