Леонид Бляхер - Хроники Герода (Перечитывая Флавия)

О том, что Масаду нужно укреплять и перестраивать, Герод думал уже давно. Просто из чувства благодарности к месту, некогда спасшему его семью в трудный год. Но то, что перестройка может иметь такой смысл, ему в голову не приходило. Это придумал Николай.

Сын почтенного купца из народа набатеев, Адиль, уже не первый год водил караваны от Красного моря к славному городу Дамаску. Отец стареет, дети постепенно заменяют его и на караванных тропах, и в домах влиятельных купцов Дамаска и Тира. Не далек тот день, когда он, Адиль, встанет во главе их торгового дома. Последние годы в их делах наступил не то, чтобы упадок, но некоторый застой. Могущественный царь Иудеи, друг римлян, Герод-идумеец, все больше перетягивал торговлю на себя. Его руки уже дотягивались до Эйлата, его власть ощущалась в Тире и Сидоне. Даже в самой Набатее его слово значило очень много.

Все большее число караванов шли в сторону Газы и Шамрона, хотя и на долю хозяев пустыни оставалось немало. Вот и сейчас длинная вереница ослов везла мешки с редкими пряностями, тюки с дорогими тканями, редкими травами для приготовления целебных снадобий. Все это в Дамаске превратится в сияющие серебряные драхмы и сестерции, золотые ауресы, дарики и статеры. Бронзовые монеты, принятые в Риме и Иудее, он не любил и старался не брать. Их не везде признавали, да и места они занимали много, а ценились дешево. Потом эти монеты превратятся в новые товары, в тонкие вина и сады, прекрасных наложниц и оружие. Все это грело сердце главы каравана.

Но как же тяжела дорога! Бесконечная тряска в седле или повозке, сон на тонком и грубом покрывале, брошенном на голую землю, жара днем и холод ночью. А главное, песок. Везде, куда не кинь взгляд, высились бесконечные волны песчаных гор, изменчивых и постоянных в своей изменчивости. Но песок не только лежал барханами вокруг. Он был везде. В одежде и на коже лошадей и ослов, песчинки попадали в варево, которое готовили на стоянках, вода в чашах скрипела на зубах бесконечными и вездесущими песчинками. Самое страшное, от чего да хранят его великие духи пустыни, это час, когда песок взрывается вихрями, хлещет, как стрелы в страшной битве, по несчастному каравану, оказавшемуся на его пути, воет, как тысячи гиен, оказавшихся в одном месте. Сколько караванов пропало в этих местах? Не сосчитаешь. А есть еще разбойники, дикие звери и многие другие опасности, подстерегающие купца на караванной тропе. Сам Адиль разбойников не боялся. Охрана у каравана хорошая, наемники умелые. Иных в такое дело не берут. Правда, и платит он им не мало, больше, чем иным телохранителям владык.

Караван все шел и шел, преодолевая бесконечные пространства аравийской пустыни. Уже показалось огромное озеро, проклятое духами, не принимающее в себя ничего. Вода его не годилась для питья. Она была горькой и соленой, от нее люди заболевали. Потому близь караванной тропы был некогда вырыт колодец с небольшим бассейном, который старался подновить каждый проходящий караван. На расстоянии трех-четырех полетов стрелы среди пустыни высилась гигантская скала с плоской вершиной. Там уже много столетий располагалась иудейская крепость Масада. Угрозы от нее не исходило. Царь Герод, сам наполовину набатей, старался соблюдать мир между странами. Масада охраняла иудейские караваны. Набатейские же шли своим путем.

- Господин – позвал его начальник охранников – Будем делать остановку?

-Да, Хайдар, будем останавливаться. Распорядись, чтобы люди начали ставить палатки и готовить ужин, выстави посты. Ну, ты сам все знаешь.

С Хайдаром они ходили уже больше раз, чем пальцев на обеих руках. Хороший воин, умный, решительный, но острожный. Такие особенно ценятся. О, духи, опять палатки, духота, песчаная пыль, лежащая на всем вокруг тебя. Но, что сделать, такова судьба караванщика. Его отец и его дед и даже, наверное, дед его деда водили караваны по этой тропе. Это их судьба и их награда. Таков их источник жизни.

Адиль направил коня к слугам, уже почти установившим палатку для него. Соскочил с коня и буркнул, чтобы поторопились и положили больше подушек на циновку. Пока подошел к хаузу с водой, напился. Опять этот песок. Омыл лицо и печально посмотрел на свое отражение на темно-желтой поверхности. Ему минуло тридцать зим. Самые лучшие, самые радостные годы его жизни прошли в дорогах между Эйлатом и Дамаском, на тропах, ведущих от колодца к колодцу. Он поднялся и оглядел постылую округу. Десятки раз смотрел, а все тоже. Проклятое озеро, холм иудейской крепости и горы песков с тропой, идущей между ними.