Леонид Бляхер - Хроники Герода (Перечитывая Флавия)

- Как, почтенный Иегуда?

- Продай товары здесь. Цену я дам почти такую же, как и в Дамаске. Зато через неделю ты уже можешь быть дома и повести новый караван.

Адиль задумался. Конечно, этот купец-военачальник настоящей цены не даст, но если и правда немного меньше, то дело стоит того. Путь сокращается дважды. После долгих споров ударили по рукам.

Слухи о странных событиях в Масаде быстро разнеслись по пустыне. К крепости стали стекаться караваны. Кто-то увидел в этом явную выгоду. Кто-то приходил просто из любопытства, а кто-то, чтобы увериться в ложности россказней о дивном саде и дворцах в крепости. Но, так или иначе, а основная масса пряностей стала продаваться в Масаде, и оттуда уже текла в разные стороны, в основном в сторону севера, в Шамрон. Царь Иудеи оказался почти единственным продавцом пряностей. Что-то шло через персидский залив. Но там торговали враги, парфяне. Да и пряности стоили дороже. За этим Герод и его советники внимательно следили. Потому и возникла острая необходимость в собственных морских воротах для страны.

Порт Кесария строился быстро. Поддерживал строительство и Марк Агриппа, вновь возвративший себе милость Августа. Уже через четыре года в обширную и безопасную гавань, отделенную от моря высоким молом, входили и выходили самые большие корабли, склады и дороги до Шамрона и Ерушалаима, До Тира и Галилеи было готовы тоже довольно быстро. Порт стал не только ямой, в которую шли и шли тысячи сестерциев серебра, но и источником дохода. Торговля и портовые пошлины стали заполнять эту брешь. Симон торжествовал. Безумие кончается. Начинается прибыль. Жемчуг и соль, пряности и масло, фрукты и ювелирные изделия – все это начинает вывозиться через новый порт. Сюда же прибывают мрамор и оружие, ткани и зерно, рабы и изделия из стекла.

Но радовался он рано. Герод и Николай, их единомышленники хотели совсем иного. Кесария, Себастия, Геродион, Масада и множество других городов и крепостей, построенных Геродом и по его приказу, должны были стать не просто прибыльным делом, но сказкой, манящей и близкой.

Строительство продолжалось, правда, уже перестав быть проблемой для казны. Мир и процветание в правление богоравного Августа сказались на Иудее более, чем на какой либо другой провинции или на каком либо другом царстве. Люди стали забывать ужасы войн и голода. Кто-то ворчал, что с ужасами исчезает и страх перед Всевышним, исчезает древнее благочестие. Но таких было немного. Народ славил монарха и Августа, радовался добрым лучам, озарявшим новым светом Иудею. А Герод все продолжал превращение страны из забытой окраины в мировой центр. Он строил ипподромы и амфитеатры, термы и гимнасии. Он делал их доступными для простых людей. Люди медленно, постепенно привыкали к новым формам жизни.

В Кесарии впервые в Иудее, да и не только в Иудее была проложена канализация, обеспечен постоянный приток воды. Чистота городских улиц, особенно двух центральных – Кардо и Декаманус – поражали приезжих. По молу прошел портик, служивший и украшением порта, на манер царской гавани в Александрии, и защитой от зноя или дождя. Стеллы и колоны в честь Августа, в честь римских друзей Герода украшали площади города. Кольцо садов опоясывало его, подчеркивая красоту и строгость стен и башен. С каждым днем возрастало число жителей города. Сюда переезжали торговцы и ремесленники, корабелы и философы. Десятки тысяч жителей наполняли улицы нового города всеми наречиями мира.

Процветал и город Себастия, прежде пребывавший в забвении, а теперь оказавшийся одной из важных стоянок на пути в Кесарию. Его смоквы и маслины славились по всему востоку, как и сады Себастии. В Иудее, той старой Иудее, что сложилась вокруг Ерушалаима, еще большинство жителей спало и видело древние сны. Люди там жили так, как жили со времени возврата из вавилонского плена. Герод не мешал их жизни. Он знал, что самые лучшие и благородные начинания губит торопливость. Он даже получил разрешение Августа, лично совершив визит в Рим, на защиту местных верований от посягательства извне. Даже римские легионеры, вступая в Ерушалаим, снимали изображения со своих значков, поскольку иудеи запрещали изображения. Но на севере и на юге страны, теперь обширной, как никогда, бурлила жизнь.

Недовольные Геродом, конечно, оставались. Особенно среди священников, еще недавно бывших самым влиятельным сословием в Иудее, ставившим и смещавшим царей. Они старательно проклинали царя, обличали его гордыню и его преступления. Но Герод не очень опасался этих детей дворцов, способных только говорить. Да и народ Иудеи, счастливый наступившими спокойными и сытыми временами, не очень поддавался на их речи. Были и другие. Те, что упорно ждали конца времен, предрекали его. Для них цветущая и благополучная Иудея оказывалась костью в горле. Сам облик огромного Храма и дворца, шумных рынков Ерушалаима и красоты его улиц, сам вид процветающего севера и крепнущей державы отнимал у них смысл их жизни. Они тоже обличали. И в отличие от первых в их словах была живая боль. Герод даже жалел их, дозволяя ругать себя, обличать в преступлениях, которые он не совершал. Ведь его план, созданный им и Николаем Дамасским, благословленный Августом и Агриппой начал сбываться.