Луиза Кент - Они шли с Васко да Гама

— Николай! — сказал он. — В Лиссабоне мальчиков примут за мавританских пиратов. А ты вряд ли лучше их. Деннис тоже темен, как любой из мавров, но он почему-то не похож на пирата, — скорее на захваченного пиратами молодого ученого. А ты, Нико, в этом мавританском платье, точно капитан пиратской замбуки.

— Оно удобное и в нем не так жарко, — засмеялся в ответ Николай Коэльо. — Довольно мне запихиваться в тесные камзолы и бархатные куртки при такой погоде. Жаль было бы, если б мы проездили столько по всему свету и вернулись в Португалию, ничему не научившись.

— Португалия! Португалия! — резко закричал попугай «Каликут», а Жоанова птица ответила криком, — Африка! Африка!

Красно-зеленая птица Шона была прикреплена к его запястью длинной серебряной цепочкой. Она сидела у него на плече, вскрикивала, переступая лапками, наклоняя голову набок, ворочая глазами, теребя кривым клювом Шона за рыжие волосы. «Мелинди», серый с розовым, был прикован к насесту, который вырезал Жоан. «Мелинди» повис на жердочке, посвистел немного, но говорить отказался и сердито ерошил свои серо-розовые перья.

«Каликут» взлетел на своей цепочке, как изумрудно-алый вихрь, сердито проговорил что-то по-арабски и опустился на плечо своего хозяина. Причиной его неудовольствия был важный и изысканный кот «Сан-Габриэля», сеньор Патапито. Он лежал на столе, но, увидев птиц, выгнул спину и зашипел.

Пауло да Гама лежал неподвижно, глядя на мальчиков с их яркими птицами: на твердые серые глаза Жоана под черными бровями и на шелковистую черную полоску, оттеняющую его губы; на широкие плечи и сильные руки Шона, и на слабый красно-золотистый пушок на его щеках и подбородке.

— Как давно мы покинули Лиссабон? — произнес он, наконец. — Вы были мальчиками тогда. Теперь — вы мужчины. Почти два года? Да, все мы изменились, кроме Васко. Он всегда тот же, старый бурый медведь!

Васко да Гама улыбнулся больному, но ничего не сказал. Он сидел рядом с братом, колебля веер из павлиньих перьев мерными движениями своей сильной, смуглой руки. Ветерок от колебаний веера создавал в каюте ощущение прохлады. Матросы повесили над окнами щиты из полосатой бумажной ткани, так что в каюту проникал только зеленый свет, отраженный водою внизу. В этом неверном, дрожащем свете Пауло да Гама, с бледным лицом и сложенными руками, казался фигурой, вырезанной из слоновой кости.

Шон подумал вдруг о том дне в монастыре Батальи, когда он молился у гробницы принца Энрике и сеньор Пауло нашел его там. В фигуре принца-мореплавателя, лежащей на высоком надгробии в холодной капелле, и в Пауло да Гама, лежащем в жаркой, полутемной каюте «Сан-Габриэля», под мерно колышущимися над его головой павлиньими перьями, было то же спокойствие и умиротворение.

Попугаи утихли, и в каюте не было ни звука, кроме издаваемого веером. Внизу, в трюме, стучали насосы. С палубы доносился слабый скрип снастей и канатов, когда корабль поднимался и опускался на ленивой зеленой зыби. Снаружи, на мостках, кто-то насвистывал песенку Шона.

— Можешь ты играть с этой птицей на плече? — спросил Пауло да Гама.

— Она это любит, — ответил Шон, берясь за арфу. — Что вам сыграть, сеньор?

— То, что свистит этот человек, — сказал сеньор Пауло, и Шон заиграл эту веселую песенку.

Жоан повесил жердочку с «Мелинди» у окна и взял свою гитару.

пел Шон, а попугай у него на плече косился на арфу и кричал: «Золота! Золота у нас…» Пауло да Гама улыбался, слушая странное сочетание звуков: низкий голос Жоана, веселый тенор Шона, струистые звуки арфы, нежный звон гитары, хлопанье крыльев, свист «Мелинди», и вскрики «Каликута».

Деннис не пел. Он стоял у окна, глядя в стеклянно-зеленую воду. Николай Коэльо прислонился к стене, серьезно глядя на своего друга. Казалось, он едва ли слышит песню.

Песня окончилась громким звоном струн, а «Каликут» все твердил: «А ты что скажешь? А ты что скажешь?»

Пауло да Гама засмеялся.

— Я не хотел бы пропустить этого за все жемчуга мира, — сказал он, — и кстати… — он взял с постели шитый золотом мешочек и высыпал его содержимое себе на ладонь.

— В этом освещении они похожи на зеленые горошины, правда? — спросил он, отложив пустой мешочек и пересыпая жемчужины из руки в руку. — Хороши, неправда ли? И холодные, словно находятся еще под водой. Протяните руки, пираты, и держите крепче то, что я вам дам.