Грегор Самаров - На пороге трона

— Мне, как и моим коллегам, уже давно не дозволялось видеть и говорить с вашим императорским величеством; поэтому хотя, быть может, я и вызову недовольство вашего императорского величества, избрав ненадлежащий час и неподходящее место для своего сообщения, но я вынужден заявить здесь о том, что быстрое и поразительное отступление армии фельдмаршала Апраксина, а тем более ещё уклончивая выжидательность канцлера вашего императорского величества, которую он противопоставил всем представлениям, исходившим от представителей союзных России государств, вызвали у моей всемилостивейшей повелительницы серьёзное изумление и даже недоверие. Императрица и королева, моя высокая повелительница, далека от того, чтобы как бы то ни было связывать с особою вашего императорского величества то недоверие, от которого она никак не может избавиться, более того — она убеждена, что лишь нездоровье вашего императорского величества является причиною столь странного и малопонятного образа действий фельдмаршала и канцлера вашего императорского величества. Но чтобы исключить на будущее время всякие недоразумения и всякое недоверие и предотвратить всякое омрачение высокоценных для императрицы-королевы союзнических отношений с вашим императорским величеством, я получил от своей всемилостивейшей повелительницы определённое приказание все предназначаемые для правительства вашего императорского величества сообщения направлять впредь не графу Бестужеву, а вице-канцлеру графу Воронцову.

Весь двор был поражён изумлением: всё происшедшее, свидетелем чего он здесь был, являлось таким неслыханным фактом, что почти с уверенностью можно было ожидать взрыва гнева государыни императрицы.

Маркиз де Лопиталь встал рядом с Эстергази и сказал:

— Я тоже получил повеление от своего всемилостивейшего повелителя дать вашему императорскому величеству те же самые объяснения, которые только что имел честь передать посол императрицы австрийской.

Наступила такая тишина, что даже в самых отдалённых залах слышно было дыхание присутствовавших.

Елизавета Петровна склонила голову и сказала:

— Ваши заявления излишни, так как я назначила графа Воронцова канцлером своей империи вместо графа Бестужева, и меня радует то, что этот мой выбор встретит доверие ваших государей, моих высоких союзников.

Присутствовавшие не могли более удержаться от возгласов удивления. Итак, невозможное совершилось: Бестужев, против положения которого все атаки, все интриги до сих пор были безрезультатны, пал; путь, по которому нужно было идти, чтобы оставаться под солнечными лучами власти, лежал теперь чистым и открытым. Несмотря на присутствие императрицы, придворные стали тесниться вокруг графа Воронцова, чтобы принести ему свои пожелания счастья и уверения в преданности, которые последний с застенчивой и боязливой сдержанностью старался отклонить от себя.

В этот момент из входных дверей показался граф Александр Шувалов и поспешными шагами направился через зал к императрице, выжидательным взором смотревшей ему навстречу.

— Имею честь доложить вашему императорскому величеству, — сказал великий инквизитор, причём нервные судороги сильнее, чем когда-либо, обезобразили его лицо, — что граф Бестужев, согласно высочайшему приказу вашего императорского величества, арестован; два батальона гренадер охраняют его дом и не допускают никого ни выйти из дома, ни войти внутрь его.

Прежде чем императрица успела что-либо ответить, со стороны входных дверей раздалось звяканье шпор. Волны неожиданностей вздымались уже столь высоко, что казалось едва ли возможным их увеличение, но тем не менее среди всполошённого общества тотчас наступила глубочайшая тишина, когда к окружающим императрицу лицам приблизился майор Пассек в покрытом пылью мундире. В руках у него был запечатанный конверт. Он отдал честь по-военному и сказал, причём ни одна черта не дрогнула на его мрачном лице:

— Ваше императорское величество! Вы изволили дать мне приказ привезти сюда фельдмаршала Апраксина; я не мог вполне исполнить этот приказ, так как, когда я прибыл с ним в Тригорскос, где он, но повелению вашего императорского величества, переданному мне вашим адъютантом, должен был остаться, с фельдмаршалом сделался удар и он внезапно скончался.

— Он ослушался моего повеления, — сурово и мрачно сказала Елизавета Петровна, — причём не использовал своей победы и запятнал честь русских знамён своим ничем не объяснимым отступлением; он стоит пред вечным Судией, и это — счастье для него, так как Господь в Своём неисчерпаемом милосердии, может быть, будет мягче карать, чем то позволил бы мне долг перед моими империей и армией. Я передала графу Фермору командование армией, и он сегодня же отправится к ней и снова исправит то, что потеряно по вине Апраксина... Да смилуется Господь над душою усопшего!..