I
Наступила весна 1757 года.
Окрестности Петербурга оделись свежей зеленью; дни всё быстрее и быстрее приближались к их наибольшей продолжительности, когда ночь как будто совсем теряет своё владычество на берегах Невы и лишь на короткое мгновение, между вечерней и утренней зарей, осмеливается поднять голову, чтобы тотчас снова исчезнуть, после того как ей едва удалось набросить на мир лёгкое и прозрачное покрывало.
Однако весна, разбившая ледяные оковы рек и озёр, заставившая древесные почки распуститься, мотыльков выползать из их куколок, а вольных пташек оглашать воздух ликующими весенними песнями, принесла людям лишь тяжёлые заботы и тревогу, потому что кровавый призрак войны витал над Европой, стараясь увлечь за собою все народы. Прежние отношения и союзы европейских держав изменились в корне. Австрия оставила старые традиции своей политики. Князь Кауниц убедил гордую императрицу Марию-Терезию забыть войны, продолжавшиеся целыми столетиями, и протянуть так долго ненавидимой Франции руку для союза против прусского короля, которого императрица-королева ненавидела ещё сильнее, чем Людовика XV с его легкомысленным двором. Унизить и ниспровергнуть его сделалось её заветной целью, предметом пылких желаний и надежд последней венценосной дочери Габсбургского дома, из венца которого потомок бранденбургских вассалов осмелился выломить прекрасную силезскую жемчужину. Маркиза Помпадур охотно приняла руку австрийской императрицы, и Шуазель, угадавший в стремившейся к возвышению Пруссии элемент будущего единения Германии, предоставил французское оружие в распоряжение старого, исконного врага, чтобы помешать росту грозного противника. Англия начала воевать со своим давнишним французским соперником и заключила союз с прусским королём, которому предоставила в распоряжение ганноверские войска и щедрые денежные субсидии. Фридрих напал на Саксонию, разбил Австрию под Ловозицем и готовился выступить в новый поход. Решающие великие державы европейского материка стояли одна пред другой с оружием в руках и ожидали от кровавой резни, предстоящей весной и летом, богатой жатвы славы, земель, золота и удовлетворённой мести, не заботясь о том, сколько плодов тяжкого труда будет растоптано лошадиными копытами и раздавлено колёсами пушечных лафетов.
Взоры всей Европы с величайшим напряжением были устремлены на Россию, которая оставалась среди всеобщей военной сумятицы в неприступном и как будто невозмутимом покое, грозная для всех воюющих сторон. Если бы этому обширному государству, обладавшему, несмотря на многократные внутренние потрясения, неистощимыми средствами, удалось сохранить свою накопленную силу, пока прочие державы изнурялись и изнемогали во взаимной борьбе, то петербургскому кабинету, без единого удара меча, без малейшей жертвы, выпала бы на долю роль верховного третейского судьи в Европе. Между тем такая перспектива представлялась всем остальным державам настолько же опасной, насколько горячо желала каждая из них в отдельности привлечь Россию на свою сторону. Таким образом усилия всей европейской дипломатии клонились к тому, чтобы втянуть в общую распрю русский двор к выгоде единичных воюющих держав или, по крайней мере, выведать в точности, какое направление примет русская политика и чего можно ожидать от молчащего северного колосса, чтобы строить на этом свои расчёты и распределять согласно тому свои оборонительные средства.
Однако такая задача была не из лёгких, потому что своеобразные условия русского двора затрудняли всякое наблюдение и делали ненадёжным всякий расчёт. Англия заключила с русским правительством прочный договор, который на случай войны обязывал Россию выставить в Лифляндии армию в шестьдесят тысяч человек для совместных действий с Великобританией. Этот договор был заключён ещё в то время, когда прусский король был союзником Франции и противником Англии; тем не менее когда сент-джемский двор вступил в союз с Фридрихом Великим, то из Лондона потребовали, чтобы Россия, в силу этого трактата, оказала помощь теперешнему союзнику Англии и выслала свою армию на поддержку прусского короля против Австрии.
Читать дальше