Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита

Мессер Данте про себя отметил, что странный собеседник сказал это так, будто не понаслышке знал Фаринату. Однако он и предположить не мог, когда могло состояться это знакомство, ибо по всем признакам было ясно, что «Минос» родился уже после смерти этого отпрыска рода Делла Уберти. И, следуя наитию, он, придав голосу непринужденность, спросил:

— Значит, вы полагаете, что проповеди, читаемые в храмах..?

«Минос» нетерпеливо перебил его:

— Откуда тем, кто пока не прекратил свой земной путь, знать, что ожидает смертных за гробом? Возможно, проповедники и не лгут, а я ошибался. Но не в этом дело! Когда я читаю ваши строки, душевный трепет охватывает меня, а когда читаю сборник проповедей мессера Жака де Местра, я полагаю, что его экземпла вводятся лишь для того, чтобы пробудить нерадивых прихожан, задремавших в храме. А временами злюсь на его убежденность в том, что, запугав, удержит человека от свершения преступления. И потому я полагаю, что его проповеди вскоре забудут, а ваша поэма надолго переживет и своего создателя, и тех людей, с мыслями о которых вы ее писали.

«Минос» изрек это с такой уверенностью, будто это было не обычное суждение, но пророчество. И, поддаваясь смятению, овладевавшему его духом помимо разума и воли, мессер Данте осмелился спросить о других своих стихах. А заодно — о творениях иных поэтов, которые были им известны.

Его спутники, словно обрадовавшись поводу переменить разговор, охотно повели речь о поэзии, обнаружив немалое знание искусства стихосложения. Потом беседа зашла о творениях Аристотеля и Платона, где таинственные спутники снова выказали немалую ученость. Вскоре мессер Данте уже думал, что давно не имел чести беседовать со столь просвещенными и интересными людьми. И если в начале мессера Алигьери вводила в недоумение та бесшабашность, с которой его спутники предавались праздничному разгулу, то со временем он решил, что они — люди небывало жадные до знания и жизни, и потому к их слабостям стоит быть снисходительным — так же, как снисходителен он был к героям поэм Вергилия. Так, беседуя на возвышенные темы, мессер Данте и его спутники добрались до дома. Тут «Минос» и «Бахус» учтиво простились со своим собеседником.

— Мы не чаяли вас застать, — сказал мессер Минос, — потому передали вашему слуге небольшой подарок для вас, мессер Данте. Окажите нам честь, примите его. Ибо вы сегодня подарили нам несказанную радость.

В знак признательности он коснулся рукой одежды мессера Данте и вдруг нахмурился, встревоженно посмотрел на собеседника.

— Скажите, а последняя часть вашей комедии дописана?

— Она близится к завершению, — ответил мессер Данте. — Но этим летом сеньор Равенны Гвидо да Полента намерен поручить мне важное дело…

Мессер Минос озабоченно кивнул:

— Да, поездка в Венецию. Там нездоровые места, мессер Данте. Я умоляю вас, окончите свою поэму до отъезда! Ибо потом, боюсь, у вас не будет досуга заняться ею. И… прощайте, мессер Данте. Что-то подсказывает мне, что судьба более не сведет нас. Хотя, если вы вдруг окажетесь в моих владениях, то всегда можете рассчитывать на мое гостеприимство.

И, откланявшись, они заспешили прочь.

Пребывая в отменном состоянии духа после приятной беседы, мессер Алигьери вернулся домой. Там он нашел подарок своих случайных собеседников. Это оказалась книга в отличном переплете, на котором было вытеснено золотом «II Вап1». Внутри он обнаружил превосходно переписанные стихи своей комедии, с иллюстрациями. Мессеру Алигьери показалось, что он знает руку мастера, выполнившего их. И чем более он вглядывался в рисунки, тем более убеждался, что не ошибся в своих догадках. Единственное, что поначалу смущало его, было то, что этот иллюминатор скончался уже лет двадцать назад и никак не мог прочесть поэму. Но, вспомнив беседу со своими случайными знакомыми и поразмыслив, мессер Алигьери в страхе отложил книгу и осенил себя крестным знамением.

И всю весну неустанно трудился, чтобы завершить свою поэму.

Летом, как всем известно, мессер Алигьери действительно отправился в Венецию в составе посольства и заболел жесточайшей лихорадкой, которая, несмотря на усилия врачей, той же осенью свела его в могилу. Перед смертью, как я уже говорил, он поведал эту историю своему сыну Якопо. В доказательство её правдивости он показал ему книгу, и тот, рассмотрев ее, сам спрятал в сундук, завернув в бархат. Но после смерти мессера Данте ни книги, ни ткани, в которую она была завернута, детьми его найдено не было. Якопо, внимательно разглядывавший книгу, тем не менее уверяет, что она не могла ему пригрезиться».