Абрам Каган - Преступление и совесть

Теперь Яков стоит у обитой темно-коричневым дерматином двери профессора Сикорского. Здесь нет ящика для писем и газет, нет даже простого отверстия. Студент постоял у двери в раздумье: «Как бы сделать, чтобы эта бумага попала в руки уважаемого профессора?»

На дверях дощечка с надписью: «Профессор Иван Алексеевич Сикорский. Прием три раза в неделю — по понедельникам, средам, пятницам». Указаны и часы приема. Сколько же осталось до начала приема? Ратнер вынул из брючного карманчика часы — ага, пятнадцать минут. Великолепно!

Надвинув на лоб студенческую фуражку и подняв воротник шинели, он медленно спустился со второго этажа и вышел на заснеженную улицу.

В памяти возникли строгие буквы, из которых складывались сильные слова, а из слов — логично аргументированные фразы воззвания «К русскому обществу». Многие газеты, напечатавшие воззвание, сразу были раскуплены. Но, независимо от этого, Ратнер и его друзья отпечатали на шапирографе десятки экземпляров воззвания и распространяли среди видных судебных работников, среди чиновников различных государственных учреждений, учителей, профессуры киевских высших учебных заведений и вообще среди интеллигенции.

Яков Ратнер взял на себя эту обязанность. Он добивался, чтобы воззвание попало ко всем, кто мог приложить руку к утверждению страшного, кровавого догмата — к реакционно настроенной части населения. В университете, например, он снабдил воззванием голубевских орлят, даже сам Владимир Голубев нашел экземпляр в кармане своей шинели. Сначала рассердился, стал ругаться, но потом из любопытства прочитал и забегал по коридорам университета, размахивая воззванием как знаменем. Очень уж хотелось ему узнать — кто с таким пафосом написал воззвание в защиту евреев…

Когда в одном из университетских коридоров вокруг Голубева собралась свора его приверженцев и он уже в который раз вопрошал: «Кто распространяет эту крамолу?», один из его крикунов неожиданно сказал:

— Владимир Степанович, для нас гораздо важнее узнать, кто составил эту бумажку.

— Да, да, — пробормотал Голубев, — кто занимается составлением таких безобразных прокламаций, хотел бы я знать…

— Хотите узнать кто? — спросил из толпы незнакомый голос. — Короленко Владимир Галактионович!

— Какой Короленко?..

…Ратнер шагал по морозной улице. Взглянул на часы. Пора. Уважаемый профессор готов начать свой прием.

И вот Ратнер у его дверей. Позвонил. Дверь открыла почтенная женщина в белоснежном чепце.

— Войдите, — пригласила она.

— Будьте любезны, передайте это письмо профессору.

— Проходите, Иван Алексеевич у себя в кабинете.

Вложив конверт в руку женщины и повторив свою просьбу, Ратнер повернулся и ушел. Теперь ему нужно доставить воззвание члену судебной палаты, о котором в городе говорят, будто он колеблется в своем мнении относительно виновности Бейлиса.

Медленно опускаются сумерки. Тяжелые тени покрывают улицы. С громоздких снежных шапок на крышах домов ветром сдувает отдельные снежинки. Колдовски поблескивая в свете электрических фонарей, они залетают Ратнеру за воротник. Вздрагивая, он стряхивает снежинки, вытирает влажный воротник, неприятно пристающий к шее.

Вот и дом на Фундуклеевской. Справа на дверях небольшая блестящая медная табличка, на ней выгравировано: «Василий Павлович Буковский». «Ага, здесь», — подумал Ратнер. Он позвонит и передаст конверт в руки тому, кто откроет дверь.

Студент не мог предположить, что дверь откроет сам хозяин.

— О, господин студент? — удивился Буковский. — Письмо? Весьма благодарен. Подождите… Мы с вами никогда не встречались?

— Нет, Василий Павлович, никогда.

— А вы меня знаете?

— Нет, не знаю.

— От кого письмо? — Вопрос прозвучал весело и бодро. — Зайдите, господин студент. Сегодня у меня праздник.

Ратнер не знал, как быть… Впрочем, чего ему бояться?

— Внучка моя замуж вышла. Не здесь — в Вятской губернии, — продолжал Буковский. — Только что принесли телеграмму. Да входите же, не заставляйте себя упрашивать.

Буковский недоуменно повертел конверт, все поглядывая то на студента, уже переступившего порог, то на послание. В конце концов он сунул конверт в карман.

— Не стесняйтесь, снимите шинель и входите. Степанида! — крикнул Буковский в одну из дверей. — Подай стакан чая гостю, стакан чая в честь свадьбы моей Верочки.

Ратнер не заметил, как очутился в скромно обставленной комнате, где было много стульев и кресел в полотняных чехлах. На пузатом буфете выставлено много фотографий. Одну из них Буковский показал студенту.