Абрам Каган - Преступление и совесть

— Гусев.

— Так вот, твой русский Голубев его, Гусева, русского человека, ненавидит только потому, что тот не идет за ним, не желает прислушиваться к его болтовне…

— Правильно, правильно! — поддакивает Федор. Разгладив длинные усы и кашлянув, он добавил: — Мне еще помнится пятый год, когда после 17 октября засвистели казацкие нагайки… А что вы думаете, то, что происходит теперь по поводу убийства Ющинского, равно тому, что происходило в пятом году? Тогда тоже хотели утопить революцию в погромах. Хитрый наш царь Николка со сворой своих министров! Видят, что наш брат рабочий — будь то русский, украинец, поляк, еврей или кавказец — подымает голову, так сразу натравливают хулиганье да воду мутят, утверждая, будто одни евреи повинны в том, что нам живется плохо. Так бейте их, евреев, душите! — кричат они. Хотят задурить наши головы. Вот и теперь с убийством Ющинского… Верно говорю, Петро?

— Верно! Святые слова, Федор Гусев, святые! Как только ироды жандармы чуют, что становимся чуток сильнее, тут-то они и начинают народ баламутить, устраивают погромы, сукины сыны, чтоб о них позабыли.

— Не рассказывайте нелепиц, не с детьми сидите, — озлобился Сережа.

— Сущую правду говорю.

— Ты, дружок, — обратился Гусев к Сереже, — прислушайся к словам Костенко, он человек честный.

— Какой он честный, если вон с тем приятельствует, — Сережка указал на Тимку Вайса.

— Дурак! — вспылил Тимка. — Зачем с ним разговариваешь, Петро? Он вскоре вместе с этим Голубевым живых людей будет жрать, честное слово!

— Не надо ругаться, Тимка. Придет время, он поймет, кто прав. Несколько раз объясним ему, в конце концов он поймет.

Заводской гудок напомнил, что кончился обеденный перерыв.

Прошло несколько дней после того, как в пещере был обнаружен труп Андрея Ющинского.

В Киевской судебной палате, как обычно, стояла тишина, отличающая такого рода учреждения от других. К окнам, выходящим на широкую улицу, льнул ясный день, суля весеннее тепло. Казалось, вот-вот нагрянет весна и захлестнет не только этот светлый город, но и весь мир небывалой свежестью, невиданными еще красками. По краям тротуаров бурно неслась вода, растворяя в своих мутных потоках остатки раскромсанного снега, все еще сопротивляющегося могучему животворному светилу.

У окна одной из комнат стоял член судебной палаты Леонтий Иванович Шишов. Наблюдая за весенней стихией, он думал о своей дочери, которая совершенно неожиданно вернулась из Петербурга. Картина раскованной весны напоминала ему о характере и темпераменте любимой дочери.

Теплое чувство, овладевшее им, тут же сменилось болью: почему дочь не пошла по тому пути, на который он направлял ее с детства? Почему сын Анатолий якшается со студентом Владимиром Голубевым, снискавшим славу скандалиста и хулигана? Нет мира, нет лада в семье. Невелика честь быть отцом такого сына, с горечью думал Леонтий Иванович, и сердце у него сжималось.

Вот медленно, по колеса в воде, подходит трамвай. Десяток пассажиров, стараясь не замочить ноги, выбирались на тротуар. Шишов увидел своего коллегу — члена Киевской судебной палаты Василия Павловича Буковского. Он спрыгнул с трамвайной ступеньки прямо в воду, неуклюже зашагал в своих глубоких калошах.

Левой рукой Буковский придерживает тяжелые полы шубы, а в правой у него палка, которой он пытается нащупать брод.

Леонтий Иванович подумал, не несет ли Буковский какие-нибудь приятные новости, иначе зачем ему так спешить?.. Шишов даже вышел навстречу коллеге, который замешкался в гардеробе.

Предчувствие не обмануло Шишова. Очутившись в вестибюле второго этажа, Буковский взял сослуживца под руку и повел его в присутственную комнату. Только там он тихо сказал:

— Чаплинский уже приступил к исполнению обязанностей прокурора судебной палаты.

— Уже? — Шишов достал из жилетного кармана старомодную табакерку, кончиками двух пальцев взял щепотку табака и затолкал ее в нос. — Вот как! А я думал, может, вообще не приступит… Откуда сие вам известно?

— Знаю. Точно знаю.

После небольшой паузы Буковский подошел к своему письменному столу, собрал лежавшие кучей бумаги и стал наспех рассовывать их по ящикам.

— На всякий случай, пусть будет порядок!

— А когда он удостоит нас чести?..

— Возможно, еще сегодня, — ответил Буковский, заглядывая в ящики.

— Даже сегодня?.. — Шишов задумался.

— А не привести ли нам себя в порядок у кауфера? — спросил Буковский.