Абрам Каган - Преступление и совесть

— Владимир Степанович, сам бог, как доброго ангела, послал мне вас…

Ей, собственно говоря, следовало бы помолчать, но чувство облегчения развязало ей язык.

— Вам, Вера Владимировна, вся Россия будет благодарна, — услышала она. — Извечные враги наши понесут должную кару за эту невинную жертву. Мальчик перейдет в лоно святых… Вот вы сказали, будто вам известно, что кто-то едет сегодня в Херсон. Так передайте, пожалуйста, с этим человеком письмо… Пусть опустит его в почтовый ящик на любой станции. Да, повторите мне адрес матери Андрюши Ющинского… Из этого письма она узнает, что злодеи убили невинного агнца — христианское дитя — с ритуальной целью… Прекрасно!..

Голубев вскочил со стула, засуетился. Он механически нажал кнопку звонка. Дверь открылась, в нее просунулась голова старика:

— Вы меня звали, Владимир Степанович?

— Никто не звал вас… вам почудилось, — с раздражением ответил Голубев, снова садясь за стол. — Они запомнят нас, враги нашей России, — говорил он, надписывая адрес. — Сейчас, Вера Владимировна, я вручу вам письмо. Вы запомнили все, что я вам сказал?

Вера Чеберяк, конечно, все запомнила. Ведь это письмо снимет подозрение с нее и с ее дома. Она снова выйдет сухой из воды и снова, как часто бывало после крупных дел, успокоится, не будет страшиться легавых. Ах, если б она могла сообщить об этом в Москву своим дружкам! Каков молодец Баруха Рудзинский! Как он разрисовал байстрюка! Золотая голова у него. Недаром он сказал: «Давайте мне, я знаю, что делаю…» — и оттолкнул Сингаевского, этого мясника, у которого все получается грубо и нескладно. Теперь снова очистится небо над ее домом. А лежать будет Андрюша в пещере до тех пор, пока Голубев не прикажет найти мертвое тело… Письмо, которое дописывает студент, Колька-матросик увезет еще сегодня. Недаром она велела ему зайти вечером, словно предчувствовала, как он будет ей необходим.

— С богом, Вера Владимировна! Надеюсь, вы поняли все… — и он взглянул на нее неестественно расширенными глазами.

И вот в ее руках письмо, подписанное словом «Христианин». Голубев может быть спокоен. Она передаст его в надежные руки…

Двадцатипятилетний журналист Исай Ходошев отличался среди сотрудников популярной на юге России газеты «Киевская мысль» исключительной старательностью и работоспособностью. Не только в тесном кругу редакции «Киевская мысль», но и в других киевских периодических изданиях — в редакционной газете «Киевлянин», в «Последних известиях», да и вообще в газетном мире, знали, что любое сенсационное событие, любую интригующую историю принесет не кто иной, как Исай Ходошев.

Высокий молодой человек с черными глазами и чисто выбритым лицом с первого взгляда напоминал персонаж одного джек-лондонского приключенческого рассказа. Костюм на нем выглядел несколько крикливо. Но, невзирая на внешнюю эксцентричность, Ходошев был серьезный и вдумчивый публицист, выполнявший для газеты любые задания, начиная от небольшой заметки репортерского характера об уголовных и городских происшествиях и кончая серьезными, деловыми статьями о литературе и искусстве. Формально Ходошев вел судебную хронику, но сотрудничал и в других отделах большой и влиятельной газеты. Недаром редакционный карикатурист, широкоплечий, толстый как бочка Аргус, в редакционной стенной газете изобразил как-то коллегу Ходошева пишущим одновременно обеими руками, обеими ногами и пером, зажатым в зубах.

Поговаривали, будто Ходошев написал рассказ, весьма одобренный Александром Куприным, с которым, по слухам, Ходошев часами просиживал в какой-то пивнушке. Передавали и причудливые обстоятельства, при которых Ходошев познакомился со знаменитым писателем. Одна версия гласила, будто Ходошев играл как-то в бильярдной «Жак и Жан». Нацелился кием на шар, в это мгновение вошел Куприн, остановился в стороне и долго присматривался к бильярдисту, восхищаясь его артистической игрой. Узнав, что это газетчик, Куприн с еще большим интересом следил за игрой Ходошева. И когда тот закончил игру, Куприн крикнул «браво!». Ходошев сделал шутливый реверанс, склонил голову набок и произнес: «Мерси». Куприн, будучи в хорошем настроении, положил руку на плечо Ходошева и улыбаясь спросил:

— Скажите, господин, вы всегда такой высокий?

Не задумываясь Ходошев отпарировал:

— А вы, господин писатель, всегда такой остроумный?

Лицо Куприна просияло, он от души рассмеялся и удовлетворенно сказал: