Валерий Воскобойников - Довмонтов меч

Тогда и запомнили рыцари имя молодого литовского князя — Довмонт. Скольких они порубили! Но ещё больше взяли в плен. И Миндовг показал, как надо разделываться с побеждёнными. Он оставил рыцарей на конях при полном вооружении. Только приказал связать ноги коням да рыцарей привязать к седлу. Лошадей же ещё и подпёр железными кольями. А потом под каждым из пленных рыцарей на большом поле разожгли по костру. И рыцари кричали страшными голосами, поджариваясь внутри своих доспехов. Их вопли смешивались с криком кричащих лошадей.

«Вот как смешно кричат и как жалко выглядят эти бесстрашные, самодовольные рыцари, любуйтесь! — словно говорил Миндовг. — Вот оно — Христово воинство».

Папа Римский, который недавно называл короля Миндовга своим верным сыном, отменил крестовый поход против татар и объявил другой — против отступника Миндовга, а заодно и против русских городов Пскова и Новгорода.

Тогда и Войшелг, сын Миндовга, получив от отца Новогрудское княжество, тоже начал жечь христиан.

Сам Довмонт никогда бы не стал поджаривать на кострах людей. Довольно, если побеждённые покорились. Но тогда он был юн и гордился всем, что делал Миндовг.

Королева Марфа, жена Миндовга, была православной. Однажды, когда она узнала, что её сын согнал в каком-то захваченном русском городке людей в церковь, поджёг её и, пока они горели, сам отплясывал на площади, бросила всё и пошла к сыну босиком.

В тот день в месте, где остановился Войшелг, началась страшная гроза. Небо было черно, а воздух озарялся молниями, которые одна за другой били в дом. Испуганный Войшелг перебрался из воспламенившегося дома в другой, но молнии попали и в него, и тогда какой-то христианский священник объявил князю, что это сам Бог гневается на него и князь не спасётся от гнева, пока не покается. На другой день Войшелг бросил княжество, оставил дружину, крестился и ушёл в монастырь.

Тогда Миндовг и сказал Довмонту:

— Кроме тебя, у меня больше нет сына.

Несколько лет Войшелг отмаливал грехи в монастыре, который основал в собственном княжестве.

— Но великим князем станет Войшелг, — напоминал Довмонт Тройнату, когда тот уговаривал его повернуть свою дружину из-под Брянска.

— Зачем монаху княжеский титул, его Бог даёт ему большую радость. — Тройнат был уверен, что Войшелг назад из монастыря не выйдет. Но ошибся.

После того как был зарублен Миндовг, многие его воины перешли к Тройнату. Он-то был уверен, что они станут так же верно служить и ему. Они же лишь подстерегали Тройната — того очень скоро отправили догонять Миндовга. Тогда же был убит и Товтивил. Многим казалось, держава рухнула.

Войшелг ещё при первом известии о смерти отца покинул свою обитель и ушёл на Русь, в Пинский монастырь. Православные давно уже простили ему былые жестокости — раскаяние его было искренним.

Князья собрались в Кернове. И удивительно — не передрались, а дружно решили призвать на великое княжение Войшелга. В Пинск прибыло от них посольство. Войшелг долго отказывался, послы убеждали, что без него литовская держава погибнет. С одной стороны — рыцари, с другой — Польша, с третьей — русский князь Даниил Романович. Разорвут на части то, что собирал Миндовг. И тогда он согласился, объявив, что принимает великое княжение на три года, пока не отомстит всем врагам отца, а поверх доспехов и богатой княжеской одежды будет носить чёрную монашескую мантию.

Едва заявившись в столицу, он собрал на пир князей и знатных бояр — друзей и врагов отца, а утром после пира всех жмудских, ятвягских и литовских панов, которые числились в отцовских врагах, нашли задушенными. В следующие дни люди, верные Войшелгу, убивали тех, кто попроще: дружинников Тройната, бояр, которые просто радовались в день смерти отца. Любой мог подойти к Войшелгу и нашептать на своего врага, и Войшелг убивал.

Довмонта он сначала не тронул, да Довмонт на том пиру и не был, засел у себя. Но скоро дал выбор: остаться и быть убитым вместе с дружинниками и домочадцами — или уйти куда глаза глядят.

Уходим, князь, и быстро, — сказал тогда дядька Лука, — опоздаем — не жить нам.

— Куда же идти нам? Мы не волки, нам не в любом лесу дом родной, — угрюмо ответил Довмонт.

Он тогда твёрдо решил своего княжества не покидать, а ежели Войшелг захочет начать с ним войну, что ж, он готов, хоть со всею Литвой.

— Есть у меня сродственник, не близкий, дальний. Он же сродственник и нынешнему псковскому степенному посаднику, Гавриле Лубиничу. Вот мы и договорились...