Так продолжалось уже много дней. И все ждали смерти повелителя. Угедей бессменно сторожил её у отцовского одра, и напрасно в соседнем шатре его ждала молодая жена Туракине. Прошёл почти месяц, и однажды узкие глазки правителя резко открылись и уставились на сына. Очнувшись, он жестом испросил глоток кумыса и повелел привести бухарского прорицателя. Тот тотчас пришёл, приблизился к одру властителя. Чингисхан взглянул на него, точно ожидая ответа.
— Они мертвы, ваша светлость, — поклонившись, проговорил Ахмат.
— Как это случилось? — еле ворочая языком, спросил степной царь.
— Их сожгли. Когда придёшь ты в белую небесную пустыню, то увидишь много чёрных ворон. Большинство из них будут неподвижно сидеть на сухих безлиственных деревьях, а малая часть парить в воздухе. Присмотрись, и ты заметишь четырёх — трёх крупных и одного воронёнка, которые будут кружить отдельно, это они.
Темучин перевёл взгляд на Угедея. Ахмат сжался, страшное предчувствие обожгло его. Угедей дал знак слугам. Астролога вывели из душной, пахнущей тленом и благовониями юрты великого хана.
Правителя подняли, омыли, переодели в чистые одежды. Он выглядел столь бодро, что Угедей помрачнел. Казалось, в Поднебесной смерть отца отложили ещё лет на десять. Чингисхан заметил это мрачное выражение на лице сына и усмехнулся:
— Как твоя Туракине?
— Жива-здорова, батюшка.
— Приведи её ко мне, я возжелал её!
Угедей оцепенел. Наложниц у отца хватало, а к Лейле, казалось, он питал неподдельную страсть, и вдруг ему захотелось сластей от Туракине. Однако ослушаться сын не имел права. Угедей поклонился и через полчаса привёл жену. Идти она не хотела, но он окриком принудил её. Темучин жадно оглядел невестку, бросил взгляд на бледный, понурый лик наследника.
— Раздевайся, погреешь мне постель, а то замёрз я, — бросил ей повелитель, взглянув на сына. — А ты ступай, нечего сторожить мою смерть!
В планы степного царя вовсе не входило осквернение сыновьего ложа, он хотел лишь испытать наследника и невестку, но случилось непредвиденное. Не успел Угедей выйти за порог юрты, как Туракине, приблизившись к свёкру, распахнула халат и, выхватив оттуда кинжал, вонзила в него. Удар пришёлся точно в сердце. Чингисхан охнул, осел, кривая улыбка выползла на лицо.
— Ну вот и всё, — радостно прошептал он, словно давно ждал этого мгновения.
Сыпал мелкий снег. Слуга, чуть раскачиваясь при ходьбе (сказывалась привычка изнурительных боевых походов, долгая болтанка в седле) шёл сзади, держа ладонь на рукоятке кривого меча. Один взмах — и, похожая на жёлудь голова прорицателя отлетит в сторону. Просто его отводят подальше от юрты властителя, дабы не оскорбить белизну первого снега кровью чужеземца. Он больше никому не нужен.
Оракул вдруг ощутил, как свело от напряжения шейную мышцу, и поморщился от боли. В глазах потемнело, он споткнулся и чуть не упал.
Слуга неожиданно остановился. Замедлил шаги и Ахмат, робко оглянулся. Иссечённое шрамами суровое лицо воина не выражало ничего, кроме скорби.
— Иди домой, — бросил он, развернулся и, покачиваясь, пошёл назад.
«Странно, что они оставили меня в живых, — подумалось астрологу. — Или ждут смерти правителя, чтобы следом за ним отправить и его слуг, которые должны продолжать служить ему и там, в Поднебесной. Так принято на Востоке...»
Несмотря на столь печальные мысли, Ахмату стало полегче. Ещё есть в запасе несколько часов жизни. И есть Лейла, чья красота наполняла его сердце неизъяснимой нежностью. Оракул долго стоял у своей юрты, подставив лицо колючим снежинкам. Белой плотной материей занавесило всё вокруг, даже соседние юрты еле проступали из вихрящей степной метели, которая внезапно усилилась. Прорицатель стоял с закрытыми глазами и улыбался. Он сейчас войдёт в тёплое жилище, съест жёсткий кусок копчёной конины, а потом на несколько часов улетит в родную Бухару. Там, на пепелище, уже стала возрождаться жизнь. Возвратился купеческий караван, ходивший с товарами в Болгарию и Венгрию. Увидев страшный разор, учинённый монголами, сердца бухарцев содрогнулись. Они оплакали близких, расчистили завалы, восстановили колодцы и часть домов, не сильно пострадавших от огня, в том числе и дворец хорезмшаха, чьи толстые стены диким степнякам не удалось разрушить.
Увидев дымки, знакомые лица, услышав запахи родной пищи, Ахмат даже прослезился и загорелся мыслью о возвращении. О побеге не могло быть и речи. Слуги Темучина будут скакать по твоим следам до тех пор, пока не настигнут. Надежды на то, что Чингисхан сдержит своё слово и их отпустят, тоже нет.
Читать дальше