Иван Франко - Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

И уже занес он руку,
чтобы сбросить паутину,
Но внезапно мысль иная
промелькнула в голове.

«В оны дни ушли семь братьев
от языческой погони,
на пути найдя пещеру,
в ней заснули крепким сном.

А паук вот так же сетью
затянул весь вход в пещеру,
спрятал братьев от погони,
спас во славу божью их.

Паутиною сокрыты,
спали братья в той пещере
триста лет, пока господь их
не позвал к себе на суд.

Пробудясь по слову бога,
встали братья, как живое
доказательство, что триста
лет — для бога только миг.

Не господним ли веленьем
сей паук здесь нижет сети, —
не меня ли бог поставил
как свидетеля себе?»

Но тихонько зазвенела
паутина; это муха,
в сеть запутавшись с налету,
стала дергаться, пищать.

И паук тотчас явился
и поспешно паутиной
стал опутывать добычу,
муху накрепко вязать.

То подскочит и укусит,
то отскочит, снова вяжет;
муха мечется в тенетах,
дергается и пищит.

«А, проклятый кровопийца, —
молвил старец, — для того ли
ты проник в мою пещеру,
чтобы убивать и здесь?»

И уже занес он руку, чтобы
сбросить паутину,
пленницу от мук избавить, —
но остановился вновь.

«Без господнего веленья
даже муха не погибнет;
пауку, убийце злому,
дар его от бога дан.

Неужели же я вправе
паука лишить той пищи,
для которой положил он
столько силы и труда?»

И опять, кладя поклоны,
начал ревностно молиться,
но и сквозь молитву слышал
муху; как дитя, она

трепетала в паутине,
и пищала, и молила.
Сердце старца содрогалось, —
но рука не поднялась.

«До утра метался ветер,
жалобно стонал в утесах,
выло море и каменья
грызло, яростно кроша.

До утра жестокий холод
душу леденил и тело,
как на судбище последнем
я дрожал и костенел.

Я дрожал, в углу пещеры
укрываясь, и тревогой
был охвачен, и молитва
замерла в моей душе.

Видел я себя бессильным,
нищим, жалким, одиноким,
бесприютным сиротою,
без семьи и без родни.

Чудилось — земля застыла,
вымерли все люди в мире,
и один лишь я остался
изнывать в горниле мук.

Чудилось — сам бог там, в небе,
мертв, и лишь диавол черный
ныне властвует вселенной,
и пирует, и ревет.

И казался я пылинкой,
столь презренной и ничтожной,
что и бог, и черт, и люди
позабыли про нее.

Но теперь блеснуло солнце,
скрылись демоны ночные,
бешенство ветров утихло
и повеяло теплом.

И теплом согрето тело,
и душа воскресла в теле,
обрела, как прежде, бога
и молитву обрела.

Что же это за теснины,
где мечта моя блуждает?
Этого тепла частица
в теле душу родила!

Так удар огнива искру
из кремня зовет наружу,
искра ж — порождает пламя,
жар и блеск, тепло и жизнь.

Жар и жизнь, тепло, сиянье,
где и смерть, и разрушенье,
и рожденье, и бессмертье, —
вот душа вселенной — бог.

Капля лишь тепла и света,
вспыхнув искрой, в мертвом теле
пробуждает душу, — значит,
без тепла в нем нет души.

А в душе тепло рождает
ясность, и восторг, и веру, —
значит, без тепла ни веры,
ни восторга нет в душе.

Вера ж чудеса рождает,
высшее рождает чудо —
вера порождает бога,
открывает нам его.

Бог явился нам — о, чудо!
Он являлся лишь при солнце,
только в жарких, южных странах,
в блеске молний и в огне.

В реве вихря, в тьме полночи,
в снежной буре и метели
никому он не являлся.
Значит, бог — тепло и свет!

Но ведь бог — всему создатель,
он творец тепла и света…
Кто же лед и холод создал?
Библия о том молчит.

Да, тепло в бездушном теле
возрождает душу снова,
а в душе рождает веру, —
высший плод той веры — бог…

Так возможно ли помыслить,
что сама душа, и вера,
и сам бог — лишь порожденье
этой капельки тепла?

Мысль такая не грешна ли?
Но ведь бог велит стремиться
к правде… Ведь без воли бога
мысль такая не придет!»

Так боролся с мыслью старец,
и молился, и томился,
но былого просветленья
он не мог уже вернуть.