Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Из-за него. Вернее, из-за дружбы с ним, — сказал Николай Павлович. — А теперь канцлер понял — наконец-то! — что Филипп Иванович на ходу спит, себя от старости не помнит, и послал на его место князя Орлова.

— А тебе он что предложит? Может быть, Париж? — с тайной надеждой оказаться в высшем свете французской столицы, осведомилась Екатерина Леонидовна, когда Игнатьев заговорил об очередной перетасовке послов.

— Меня эта замена вполне удовлетворит, — ответил он после короткого раздумья, — ибо по семейным и климатическим соображениям предпочитаю проживать во Франции, чем киснуть в лондонском тумане.

— Ты говорил, что Эллиот так и не уехал в отпуск?

— Нет, остался здесь, будь он неладен! Опять шельмует против нас.

— А разве он нам страшен? — подняла глаза Екатерина Леонидовна, словно не могла никак усвоить трудную для неё мысль. — Ты говорил, Абдул-Азис преисполнен самых добрых намерений в отношении России?

— Посмотрим, удастся ли ему осуществить их, — пощипывая ус, сказал Игнатьев, для которого ничего не было нежнее и упоительнее ласкового взора его Кати. Он был чрезмерно благодарен ей за этот взгляд, напоминавший всякий раз, что он любим и неизменно любит сам. — Проливы нам нужны, как воздух. Почву я взрыхлил, зерно посеял. Будем надеяться на урожай. — Он прошёлся по их небольшой, но вполне уютной комнате, и сообщил о том, что местные газеты пестрят большими заголовками: «РУССКИЕ ПРИВЕЛИ МИЛАНА В ЦАРЬГРАД!». «ТУРЦИЯ УМРЁТ БЕЗ КОНСТИТУЦИИ!» «ЧЕГО ХОЧЕТ ГЕНЕРАЛ ИГНАТЬЕВ?»

— И чего же ты хочешь? — чтобы не строить никаких предположений наедине с собой, полюбопытствовала Екатерина Леонидовна, озвучив свой вопрос и позабыв на время о раскрытой книге.

— Хочу, чтоб Эллиот не мутил воду, якшаясь с «младотурками», да чтоб греки на Афоне успокоились.

— Выживают наших иноков?

— Стараются их напугать и, окончательно пригнув, поработить. Александр Николаевич Муравьёв, бывший всегда приверженцем греков, точно так же, как Леонтьев, сильно на них озлобился и в письме, которое он мне прислал с Афона, прозывает их не православными монахами, а «дервишами эллинизма».

— Весьма метко и, должно быть, справедливо.

— Да уж, куда справедливей! — с чувством произнёс Николай Павлович, откликнувшись на реплику жены. — Архимандрит Макарий (Сушкин) из монастыря святого Пантелеймона, прилетел сюда судиться. Взывает к разуму и сердцу патриарха. Я его поддерживаю, как могу. По целым дням вожусь с афонским делом. — Он тяжело вздохнул и горестно признался: — Когда ближе всмотришься в монастырские козни и страсти — жалкое составляется мнение о монашествующем человечестве!

Когда погода несколько установилась, перестали лить дожди, и выглянуло солнце, Игнатьев съездил на Афон, взяв себе в спутники германского посла Карла Вертера и американца Джорджа Бокера, которые пришли в восторг от благочинности монашеских богослужений и всего уклада жизни на Святой Горе.

«Ни в чём так явно не проявляется сила разума, как в добром устройстве жизни, личной и общественной, — размышлял Николай Павлович, возвращаясь в Стамбул на «Тамани». — Когда добро и сила сочетаются во имя жизни, это и есть счастье. Вот почему Православие, имеющее в основе своего учения слова Иисуса Христа: «Аз есмь Свет миру…» наполняет человека внутренним покоем и дарует грешным душам чувство благодати: Господь с нами! Ныне и присно и вовеки веков».

В субботу пароход вошёл в Босфор и встал на якорь, как всегда, прямо напротив Буюк-дерского дворца, к великой радости игнатьевской семьи.

— Мы ждали тебя в воскресенье, согласно твоей телеграмме, — подставила лицо для поцелуев Екатерина Леонидовна, испытывая счастье горячо любимой жены и многодетной матери. Её глаза светились ласковой весёлостью.

— Наше посольское «корыто» побило нынче все рекорды, — обнял её Николай Павлович и, преисполненный любовным чувством, ласково поцеловал родные губы.

— Папа! Папа! — услышав его голос, по лестнице ссыпались дети. — А Павлик наш ездил верхом!

— Молодец! — хватая в охапку милых своих малышей, карабкавшихся на его плечи, воскликнул он, ища глазами Павла. Тот, конфузясь, прятался за Леонида. Игнатьев поманил его к себе. — Давай я тебя расцелую.

Сынишка сделал шаг, но сделал он его с гримасой боли.

— Что случилось? — почувствовав неладное, обеспокоился Николай Павлович и посмотрел на жену.

— Павлуша упал с лошади, ушибся.