Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Зачем это устраивают школы? — ворчал он с недовольным видом. — Гораздо лучше, чтобы каждый мальчик учился у своей мамаши.

Когда Леонид бывал с отцом в гостях, чаще всего у падишаха, где приятельски общался с Изеддином, он вёл себя отлично, с большим тактом. Отца он слушался беспрекословно и, провинившись, всегда приходил сам, чтобы покаяться и попросить прощения.

Мария подросла, стала конфузиться при братьях, краснеть при каждом случае. Игнатьев отмечал, что она — прехитрая особа с редкостным воображением. Болтая без умолку, она рассказывала ему самые невероятные вещи самым убедительным образом.

Катя игрива, мила и похожа на мать. Любимица Анны Матвеевны. Любит петь и поёт верно, хотя иной раз путает слова, перемежая французские с русскими.

Павлик — резв, догадлив, шаловлив и похож на своего умершего братца: глаза прекрасны и чудесно выразительны.

Это баловень Екатерины Леонидовны, бабушки и няни. Уже довольно быстро говорит и, кажется, обещает перещеголять умственными способностями старших. У него и крестиков нательных оказалось три: один, подарен дедушкой Павлом Николаевичем; второй тот, с которым его крестили, купленный в Константинополе, и третий, присланный Иерусалимским Патриархом, с частицею святого древа Креста Господня.

Коля — миленький бутуз, похож на бабушку Марию Ивановну — в мальцовскую породу.

Алексей — любимая игрушка старших.

С грустью сознавая, что он мало бывает с детьми, Игнатьев по утрам брал с собою одного из них, поочерёдно, и прогуливался с ним в саду.

Под Новый тысяча восемьсот семьдесят пятый год все иностранные посольства объявили о своих рождественских балах и разослали приглашения. Русская миссия тоже готовилась к тому, чтобы устроить грандиозный танцевальный вечер. Игнатьев слегка нервничал, и трудно сказать отчего. Положение его в Турции было настолько прочным, мощным и влиятельным, что западные дипломаты скрипели зубами от зависти. Николай Павлович знал, что турки его любят и хвалят за доброе сердце. Даже его патриотизм вызывает восхищение в их душах. Неутомимая энергия, весёлость и обширные познания снискали ему славу редкостного по своим задаткам человека, равно способного и к руководству большим количеством людей, и к самостоятельному исполнению стоящей перед ним задачи. Всем в Турции было известно, что русский посол в большой дружбе с падишахом, за что его зовут «вице-султаном». Тридцатого августа, в день тезоименитства, Игнатьев организовал внушительную демонстрацию: турецкие христиане торжественно молились за русского царя. Фески летели вверх, народ восторженно скандировал.

— Да здравствует император Александр!

Всё это происходило в трёх шагах от английского посольства и в двадцати — от французского.

— Ништо им, — посмеивался Дмитрий Скачков, не отходя от Николая Павловича ни на шаг.

Константинопольский патриарх отличился: слово, сказанное им, произвело сильное впечатление на присутствующих. Молебен прошёл на «ура»!

Европейские и местные газеты почти каждый день упоминали имя русского посла на своих первых страницах. И вот теперь, в преддверии Нового года, Игнатьев собрал у себя в кабинете основных своих помощников. Это были старший советник Нелидов Александр Иванович, второй секретарь князь Церетелев Алексей Николаевич и Генеральный консул Михаил Александрович Хитрово.

Стааля у Николая Павловича всё же забрали. Министерство направило его консулом в Штутгарт, а полковник Франкини ещё раньше был переведён в штаб кавказской армии на генеральскую должность. Константин Николаевич Леонтьев вышел в отставку, записался в беллетристы, жил неподалёку от Стамбула, на острове Халки, и время от времени наведывался в посольство, скучая по общению с Игнатьевым, Хитрово и князем Церетелевым. В последнем Константин Николаевич видел не просто умного и способного юношу, служившего при русской миссии в Турции, а именно героя… Героя веселого, счастливого и в высшей степени практического.

— В большом романе Церетелев вышел бы больше самим собою, — говорил Леонтьев, размышляя над характером нового сотрудника посольства, в которого почти влюбился при первых же встречах и беседах с ним. Екатерина Леонидовна считала, что такая красота, какой отмечен был Алексей Николаевич, для молодого человека ни к чему.

— Ему бы барышней родиться, — сказала она Леонтьеву, видя, что красота молодого грузина, мужественная и тонкая одновременно, его весёлость и неутомимая энергия, его отважный патриотизм, близкий сотрудникам посольства, оригинальные шутки, серьёзно-образованный ум и даже злость его языка, и некоторых его действий, совершенно пленили писателя.