Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Да поможет нам Бог довершить святое дело.

На следующий день государь хотел отслужить благодарственный молебен в Плевне. В самой большой её церкви. Но грязь на улицах была непроходимая, и главнокомандующий приготовил аналой между Гривицей и Плевно, на высоте, с которой открывался превосходный вид и на Плевно, и на её окрестности. Здесь находился турецкий редут №5 и ставка Османа-паши. Зелёная палатка, в которой прожил начальник плевненского гарнизона, всё ещё стояла у подошвы высоты. Николай Павлович взял с собою Базили и приехал на позицию заблаговременно. Когда Александр II приблизился, великий князь сдёрнул с головы фуражку и, крича «ура!» со всем многочисленным штабом и старшими офицерами, съехавшимися на молебен из разных частей, быстро пошёл ему навстречу. Государь вышел из коляски и так же весело взмахнул своей фуражкой. Оба брата поцеловались, и Александр II надел поверх пальто Николая Николаевича высшую военную награду — Георгиевскую ленту 1-й степени. Тут же орденом св. Георгия 2-й степени были награждены Артур Адамович Непокойчицкий, Эдуард Иванович Тотлебен и Александр Константинович Имеретинский. Затем государь обвёл глазами и громко выкрикнул: — Левицкий!

Тот подошёл, крайне растерянный.

Император подал ему крест.

— За что? — удивился Левицкий, и его прямые брови приподнялись.

Александр II улыбнулся.

— А ты забыл наше совещание в сентябре, на котором ты первый подал голос, чтоб нам не уходить с позиций?

— Забыл, ваше величество, — признался Казимир Васильевич, поправив на носу очки в тонкой оправе.

— А я нет, — весело ответил государь, — и никогда не забуду!

Левицкий так был потрясён, что весь день не мог в себя прийти.

А вокруг стояло духовенство в облачении, оба конвоя — императорский и главнокомандующего, несколько батальонов дивизии Вельяминова, и батальон Калужского полка.

Государь объехал их ряды.

Стоя навытяжку и вздёрнув подбородки, солдаты, затаив дыхание, переживали славные минуты торжества и награждения героев самим его величеством самодержцем Всероссийским Александром II Николаевичем.

Музыканты исполнили церемониальный марш.

Когда начался молебен, проглянуло солнце. Оно как бы пригрело православное воинство, радуясь его победе и знаменуя торжество креста.

Завтрак, привезённый из Порадима, был приготовлен в доме, занимаемом Михаилом Дмитриевичем Скобелевым, которого великий князь назначил комендантом Плевны.

Не успел Игнатьев слезть с лошади, как кто-то из местных старшин признал в нём русского посла в Константинополе. Два священника со своим причтом и стоявшие рядом болгары тотчас бросились к Николаю Павловичу и стали целовать ему руки. Один из них всё приговаривал: «Слава Богу, увидел я нашего освободителя и от греков, и от турок».

Игнатьев смутился и поспешил в дом, около которого собралась уже огромная толпа.

После завтрака Османа-пашу привели к Александру II. Он действительно был ранен в ногу, чуть ниже колена. Его умное, довольно симпатичное лицо сразу же понравилось Игнатьеву. Роста Осман-паша был небольшого, вошёл скромно, одной рукой опираясь на плечо своего адъютанта, а другой — на плечо одного из ординарцев великого князя. Раненная нога турецкого военачальника была перебинтована, штанина разрезана, а вместо сапога Осман-паша был обут в чей-то разношенный башмак.

Офицерский караул взял на плечо.

Драгоман Макеев объяснил Осману-паше, что самодержец Всероссийский государь император Александр II Николаевич возвращает ему саблю и награждает часами с батарейным боем — точно такими же, какие получил из царских рук и великий князь — русский фельдмаршал.

Осман-паша, тронутый честью, приложил руку к феске.

С государем он держался почтительно. Сказал, что у него в последнем деле было тридцать тысяч войск, и что он попытался прорваться лишь для удовлетворения своей воинской чести.

— Я понимал, что сделать это будет невозможно, но ведь Аллах всемилостив, не так ли?

После беседы с Александром II его отправили в Богот, откуда он телеграфировал в Стамбул, что, не получив за полтора месяца осадного положения никакой помощи, он решил пройти со всею армией сквозь ряды русских войск: «Несмотря на все усилия, — гласил текст телеграммы, — я не успел в этом и теперь нахожусь военнопленным, вместе со своим плевненским гарнизоном. Оценяя храбрость моих солдат, Его Императорское Величество и Его Августейший брат удостоили меня самым благосклонным приёмом…»