Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

Как Николай Павлович и предполагал, самолюбивый султан сильно обиделся на русского царя и резко охладел к его послу. Теперь поводырём Абдул-Азиса стал Генри Эллиот, считавший, что повстанцев надо истреблять — всех до единого. Этого же требовала «Молодая Турция» и партия военного министра Хуссейна Авни-паши.

Перемена в настроении турецкого владыки не вызвала в Игнатьеве никаких выражений досады, заметных его подчинённым, но возбудило лишь сожаление по поводу недальновидности государя, не говоря уже о Горчакове, стремившегося «воссоздать Европу». Русский канцлер горевал, что «Европа исчезла» и что её, для совместных решений, нужно создать «дипломатически, пусть даже в ущерб русским национальным интересам», на что Игнатьев всегда говорил: «Так или иначе, но со временем Европа развалится на два враждебных лагеря». Эту мысль он высказал в своём письме Александру II.

Германский посланник барон Вертер, зрелый, добродушный дипломат, сказал как-то Игнатьеву по-дружески: «Вы не поверите, до какой степени и как мелочно вас ревнует граф Андраши, а потому мы должны крайне осмотрительно составлять наши донесения и сообщать свои предложения нашим дворам. Всё дело можно испортить пустяками».

Милый, добрый, наивный барон Вертер! Знал бы он, что всё писаное Николаем Павловичем, даже собственному императору, каким-то непостижимым образом, становилось известно графу Андраши и разжигало его неприязнь к Игнатьеву. Да и какой европеец способен уважать противника?

— Развязаться, развязаться с тройственным союзом! — говорил Игнатьев самому себе, словно настраивался на кулачный бой. — Во что бы то ни стало развязаться!

День за днём, одного за другим, он вызывал к себе консулов и почти всем говорил одно и то же:

— Будьте готовы к войне. Нас загоняют в неё.

Туркам же внушал иное:

— И Англия, и Франция, и Австро-Венгрия — все вместе это стая, волки в ожидании добычи, и добычей будет Порта, так и знайте!

А Балканский полуостров полыхал.

Земли Боснии, Герцеговины и Болгарии, словно склоны и подножие вулкана, заливала кипящая огненно-дымная кровь её повстанцев, причём Болгария страдала больше всех. Она тонула — в море слёз, всеобщей горечи и муки. Центром восстания стали городки Панагюрище и Копривщица. Сначала восстание предполагалось начать первого мая, но вспыхнуло оно чуть раньше. Жители Панагюрище вооружились, кто, чем мог, стреляли из кремнёвых ружей и допотопных деревянных пушек. При взятии этого городка турки загубили две тысячи душ. Двадцать пятого апреля башибузуки опустошили Клиссуру и сожгли восемьсот домов.

Кавказские горцы, перешедшие на службу к султану, действовали беспощадно. Во-первых, им за это хорошо платили, а во-вторых, они спешили отыграться на православных болгарах за своё поражение в войне с Россией.

Газетные статьи, как и донесения агентов, представляли собой жуткий коктейль из человеческой крови и нечеловеческой жестокости, воплей убиваемых детей и насилуемых женщин. Об издевательствах и массовых угонах в рабство уже никто не говорил. И, если славяне поднялись до высоты понимания святой христианской жертвенности, то мусульмане достигли дна своей религиозной ненависти.

— Это верх идиотизма! — витийствовал сэр Генри Эллиот, затеяв разговор с Игнатьевым и критикуя действия «безумцев», коими считал болгар и сербов, нарушивших спокойствие Европы. — Сами лезут в петлю, а затем вопят, что их лишают жизни.

Он сразу же занял позицию османов, хотя в парламенте Англии начались серьёзные дебаты по обсуждению турецких зверств. Бенджамин Дизраэли, действующий премьер-министр, стоял на стороне турок, а его противники — консерватор лорд Дерби и Вильям-Эварт Гладстон, бывший глава правительства, принял энергичное участие в противодействии восточной политики лорда Биконсфилда.

Николай Павлович сказал английскому послу, что он и сам ужасно недоволен тем, что происходит на Балканах.

— Я читал болгарские и сербские листовки. Там много болтовни и мешанины.

— Смех и только! — кривил губы англичанин с весьма неуважительной отмашкой. — Они рубят сук, на котором сидят.

— Трудно сказать, что творится у них в голове, — сострадая несчастным болгарам и нисколько не скрывая свои чувства, грустно заметил Игнатьев. — Они ждут поддержки от России, но не слушают меня, её посла.

Стамбул стал напоминать пороховую бочку.

Одиннадцатого мая восстание софтов (учеников религиозных школ), требовавших смены власти, и «новых османов», ратовавших за конституцию, принудило Абдул-Азиса сменить великого везира Махмуда Недима-пашу, приверженца русских, и назначить на его место Мехмеда Рюшди, приятеля военного министра.