Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Я записал слова султана, — сказал Махмуд Недим-паша, уверив драгомана в их подлинности. — Можете прочесть: « Говоря откровенно, я сознаюсь, что сделал большую политическую ошибку. Я должен был бы следовать по пути, начертанному моим отцом, султаном Махмудом, и сговориться во всём исключительно с Россией, — обратился Абдул-Азис к великому везиру. — Сравни, царствование Абдул-Меджида и моё со временем правления моего отца, и ты убедишься, что турецкая империя пользовалась несравненно большею безопасностью при существовании союза с Россией. Генерал Игнатьев часто мне на это намекал и навёл меня на эту мысль. Но я избегал прежде способствовать заключению такого союза, несмотря на то, что я чувствую к послу особенное расположение и знаю, что могу на него вполне положиться. Если я был несколько сдержан относительно русского посла, то это лишь потому, что после разгрома Франции появилась новая могущественная сила — Германия, виды и восточную политику которой мне казалось необходимым предварительно исследовать. Мне представлялось это государство естественным врагом России и самым надёжным оплотом Турции. В это верили и эту мысль поддерживали Хуссейн Авни-паша и всё моё окружение. Но я под конец подметил, что это было неосновательно, и потому пришёл, естественно, к мысли тесного сближения с Россией. Постарайся сговориться с генералом Игнатьевым касательно мер умиротворения Герцеговины. Я готов выслушивать его советы и принять их в самое серьёзное соображение, как я уже, впрочем, и делал. Но я, ни в коем случае, не допущу официального вмешательства держав в наши внутренние дела. Знай это твёрдо и действуй сообразно».

Долгое и тесное общение со столь противоречивой и самолюбивой фигурой, какой был султан Абдул-Азис, не говоря уже о должностных лицах Порты, смертельно боявшихся потерять своё место и оттого казавшихся как бы немного не в себе, сильно утомляло Игнатьева. Принимая в день, порой до ста человек, когда нельзя было отделаться одним дипломатическим «мурлыканьем», Игнатьеву казалось, что его нервы не выдержат, и он наговорит всем кучу резкостей.

При таких обстоятельствах ему ничего не оставалось, как объяснить положение дел самому государю, но смущала мысль о том, как и что сказать в Ливадии?

Одиннадцатого октября в семь часов утра «Тамань» вышла из Босфора. Море было спокойным, пароход шёл быстро, и на следующий день бросили якорь в Ялте.

Встреча с государем и государыней обрадовала своей теплотой и непоказным радушием. Игнатьев поднёс их величествам модели базилики св. Николая. Церковь в Мире Ликийской восстанавливалась на деньги Анны Матвеевны и частично на его собственные средства.

Воскресная аудиенция прошла на царской яхте «Эриклик».

Заметив, что глаза у крестника воспалены, Александр II озабоченно спросил, лечит ли он их? Не запускает ли болезнь?

— Лечу, да что-то мало толку, — ответил Игнатьев, всем своим видом показывая, что даже заботы общего характера могут привести к сугубо личностным раздумьям. — Профессор Иванов прислал лекарства, но я остерегаюсь применять их.

— Отчего? — поинтересовался государь.

— Дело в том, что новый итальянский посланник граф Корти страдает таким же заболеванием, совершенно, как и я. Первый окулист в Европе, лечил его три месяца какими-то там зондами и, наконец, посоветовал оставить всё по-старому. Я же хочу проситься в отпуск, чтобы сделать операцию.

Император повёл головой.

— Очень прошу тебя, Николай, отложить оперативное лечение до более спокойного времени. При теперешнем кризисе твой отпуск и возможные глазные осложнения очень помешают службе.

— Ваше величество, мне всё равно в Царьграде делать нечего, — стал объяснять Игнатьев, хорошо обдумав свой ответ. — Турция близка к распаду.

— Не волнуйся, — сказал император, — Англия и Франция вложили в неё столько банковского капитала, что не допустят её полного развала.

Зная, что при дворе больше верят слухам, чем донесениям посольства, Николай Павлович вынужден был вновь заговорить о желании Абдул-Азиса сблизиться с Александром II.

— Взывая смиренно к дружбе вашего императорского величества, султан руководствовался убеждением в вашем могуществе и в вашей искренности, и что он искал у вашего величества поддержки для преодоления опасностей, грозящих разрушением его империи.

— А может он хитрит? — прищурив глаз, как опытный стрелок, засомневался государь. — Нарочно водит за нос.