Олег Игнатьев - Ключи от Стамбула

— Это не так?

— Конечно, нет, — ответил на её вопрос Николай Павлович. — Слухи об альтруизме Габсбургов сродни анекдотичному слуху о том, что император Александр I оставил Николаю I десять миллионов рублей золотом с завещанием изгнать масонов из России.

Он помянул сей тайный орден не случайно. Политическая активность масонов стала особенно заметна последние пять лет, после установления ими во Франции республики. Масонская Англия сделала королеву Викторию едва ли не заложницей своих коварных планов по денационализации народов и уничтожению их государств. Папа Пий IX только за последний год чуть ли не трижды предавал масонов анафеме.

Началось брожение умов, кипение страстей, повсюду слышались призывы «свергать и убивать тиранов!»

Слышались такие лозунги и в Турции. Они даже стали привычными, как привычны были вопли ишаков, грохот тележных колёс, запах горячего кофе и обывательское мнение, что стоит султану моргнуть — и от всех этих безмозглых христиан, босняков, болгар и сербов, мокрое место останется.

Кровь у змеи холодная, зато укус жгучий. Турки искренне считали, что их султан, их солнцеликий падишах Абд-уль-Азиз наивен, прост и добродушен, но, если его разозлят, прольётся море крови. Они ведь и сами такие, и молятся благоговейно, и в дни рамазана постятся, и на байрам созывают всех, кто ценит дружбу и сердечный разговор. Люди добрые, обычно, простодушны. Они поэты и весельчаки! Для них, что армянин, что иудей, что православный — всё одно: ведь Бог един и все пророки братья!

Об истинном положении дел в Боснии и Герцеговине Игнатьев знал от своих тайных агентов, а не из мидовских депеш, которым он не больно доверял, ибо давно убедился, что только актёры, задействованные в спектакле, могут иметь представление о том, что творится на сцене за опущенным занавесом.

— Босняки на гуслях здоровы играть, а чтобы турок бить, не знаю, — нахмурил лоб Дмитрий Скачков, когда узнал о вспыхнувшем восстании.

В канцелярии российского посольства весь день не прекращались разговоры.

— Католики, православные, магометане — каждый за себя! — взмахивал руками Александр Иванович Нелидов, становясь похожим на рассерженного гусака. — Незатухающая драчка. То католики мутузят сыновей ислама, то сыновья ислама режут христиан.

— Причем, обычно начинают с тех, кто почитает Троицу, а не Всевышнего в единственном числе, — уточнял секретарь Базили с таким видом, словно в лицо ему дул холодный, пронзительный ветер. Это впечатление усиливалось ещё и тем, что Александр Константинович имел раздвоенную бороду, а волосы зачёсывал назад.

— В одном месте утихнет, в другом разгорится, — продолжал возмущаться Нелидов, удивляя своим тоном сослуживцев, находивших его человеком, в высшей мере, сдержанным и деликатным. — То по углам собачатся, то на задворках бьются, выясняют, кто кому должен и сколько? Захочешь разобраться, примирить несчастных драчунов, как бы ни так! Тебя же в подстрекательстве и обвинят.

— Мерзавцем обзовут или агрессором объявят, — поморщился князь Мурузи, собиравшийся ехать на встречу с хедивом Измаилом-пашой, чтобы тот в очередной раз предупредил султана об интригах оппозиции. — Сплюнешь и пойдёшь бочком, бочком — вдоль стеночки, пока, и впрямь, не схлопотал. Да пропади оно всё пропадом!

— Ан нет, не пропадает, — походив по канцелярской комнате, побарабанил пальцами по подоконнику Нелидов, в общих чертах представляя, что творится на Балканах. — В Белграде копится, чтобы взорваться.

Испросив аудиенции, Игнатьев предложил султану срочно заключить перемирие с повстанцами. Но Абдул-Азис и слышать не хотел о прекращении боевых действий. Он тотчас отгонял от себя «шайтана», возмутителя спокойствия, и демонстративно зажимал уши. Невысокий лоб владыки османской империи свидетельствовал об отсутствии у него способности к долгим размышлениям. Он привык поступать импульсивно, редко задумываясь над своими действиями и не делая из них правильных выводов. При этом падишах всячески пытался доказать ему, что у мусульман есть понятие чести, верность данному слову, в отличие от греков, сербов и болгар, вкупе с армянами, лишённых чести и достоинства.

— Ради бакчиша и власти мать родную продадут! — борцовская шея султана багровела от прилива злости. Абдул-Азис скрипел зубами. — Вы со мной или с болгарами? — обращался он к Игнатьеву, и гнев клокотал в его горле. Тиран по натуре, он и любил деспотично, и ненавидел люто. Он не привык уступать и вряд ли понимал, что, отдав себя на растерзание туркам, восставшие славяне стали той искупительной жертвой, которая позволила России обратить внимание всего мира на страдания балканских христиан и приступить к самым решительным действиям по их освобождению.