Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни

Конечно, ни на какие хутора Алесей не пошел, а жил в скирдах или в посадках, как когда-то его отец. Попробуй найти его там! Он дважды не ночевал на одном месте. Иногда внезапно появлялся дома, держа ушки на макушке, брал еду, менял одежду. Иногда на ночь забирал с собой Машу, и она совсем не догадывалась, что фактически ее возлюбленный находится в бегах от власти. Впрочем, его домашние, конечно кроме сестры, тоже не понимали, что он скрывается от полицаев, и полагали, что все дело в медовом месяце с девушкой.

Несколько раз к ним приходили посыльные из комендатуры, но Алексея не заставали. Потом были и полицаи... Со всеми разговор получался одинаковый.

— Он же у нас это... страдает болезнью, во сне ходит по крышам, — простодушно поясняла им Прасковья Яковлевна. — А после расстрела совсем от дома отбился.

Местные люди старшего поколения знали, что, в самом деле, Яков Алексеевич был лунатиком. Выходит, и сыну болезнь передалась... Выслушивая объяснения, полицаи кивали головами, вздыхали и что-то бормотали про себя.

— Раньше не замечалось такого, а теперь... прямо беда, — жаловалась дальше Прасковья Яковлевна. — Видимо, переживания повлияли.

— Ну, Бог милостив, — шептали удрученные пособники врага и крестились перед уходом.

Так продолжалось до тех пор, пока в управе не возник приблизительно такой разговор:

— Варум {47} 47 Почему. моя не встречаль Алексея Бараненко? — спросил подчиненных вербовщик из «Абвера», который, в самом деле, прибыл в Славгород для работы с подростками. Это по его приказу детей сгоняли на казнь в качестве зрителей. Он лично присутствовал тогда среди карателей и хорошо запомнил бойкого паренька, которого «лечил немецкий доктор». Все у него были на заметке. — Он что, не ловим?

— Да толку его ловить! — сказал кто-то из присутствующих полицаев. — Он лунатик. Бродит где-то по ночам. Домашние уже махнули на него рукой. Свихнулся.

Офицер поднял вверх палец, поводил им из стороны в сторону:

— О, найн, найн! Петр с болным головом, и эта опять? Так никс не будит!

— Бывает, господин офицер, — возразили сомневающемуся абверовцу: — У него и отец был лунатиком. Наверное, и дед. У них даже фамилия такая — от слова «баран». Что же вы хотите?

— Что ест баран? Барон, виконт?

— Не-е! Муфлон это, если сказать по-вашему. Или этот...

— О, я-я... Это не нада! — и абверовец вычеркнул Алексея из своего списка.

Годы спустя об этом эпизоде поведал Прасковье Яковлевне бывший полицай Иван Алексеевич, ее дядя, который присутствовал на том заседании у абверовца.

— Дело прошлое, — хвалился он, — но это именно я «отмазал» племянника Алексея от вербовки в «Абвер».

— Спасибо, дядя Ваня, — механически произнесла слушательница.

— Зла я никому не делал, — рассуждал дальше тот, — но и за добро ответственности не брал. А тут само так получилось, спас я парнишку. Может, за это Бог и помиловал меня...

Этот откровенный разговор возник по семейному поводу — его участники стояли тогда на похоронах Семена Алексеевича, еще одного дяди Прасковьи Яковлевны. Как будто хороший разговор, человеческий. Но тут же он был испорчен безотчетным замечанием бывшего полицая:

— Не будь у моего брата Якова лунатизма, так его старший сынок сейчас по ночам матюки писал бы на заборах, а не сидел в начальницком кресле на Камчатке, — после этого Прасковья Яковлевна отошла от рассказчика под предлогом прощания с покойником и больше с ним никогда не виделась.

Ах, какая зависть говорила в этом человеке! И вызвана она была тем, что в 1943-м году юный Алексей сумел сам увернуться от вербовки, а впоследствии сумел стать человеком, которому Родина доверила важный государственный пост. Иван Алексеевич, отказавшийся спасать от расстрела отца и брата, явно тосковал теперь по несовершенному добру, поэтому старался приписать себе хоть какое-то благодеяние. Конечно, такой разговор в кабинете абверовца, скорее всего, имел место, придумать его бывший полицай не мог по скудоумию, но сказал за Алексея веское слово явно не он. Куда уж ему было умничать да острить перед немцем — с его трусостью!

Распуская перья перед племянницей, этот «герой» даже не сообразил, что глумится над общими родственниками. Но для нас в сказанной им фразе главное другое — она позволяет убедиться, какой низостью заставляли немцы заниматься тех, кто в подростковом возрасте согласился работать на Третий рейх.

Но вернемся в весну-лето 1943 года. Тогда Алексей рано радовался, что улизнул от абверовца, который так и отбыл из Славгорода без его заявления. Беды, насылаемые фашистами на советских людей, еще не кончились. Знать об этом юноша не мог, даже не смог это предвидеть своим тонким чутьем из-за отсутствия житейского опыта... И попал на ново-ордынскую каторгу, как кур в ощип.