Любовь Овсянникова - Патриотизм по-украински

Если отбросить почти повсеместно принятое лукавство, иногда выдаваемое за патриотизм, то можно сказать, что курс украинской литературы, разработанный для нашей школы, весьма сухой и скучный, неинтересный. В свое время мне это не нравилось, но, не имея возможности ответить на вопрос «почему так?», я заговорщицки помалкивала. По законам ревностного нежелание смотреть правде в глаза, искала причину в своем учителе — сереньком мужичонке с привычкой пошмыгивать в конце каждой фразы, придерживая при этом кончик носа деликатно отставленным мизинцем. «Вот бездарь, — мысленно ругалась я, — угнетает нас этими оболваненными мужиками и ранними проститутками, уверенными, что они несут миру высокую любовь, на самом деле — наивную распущенность мужчинам и судьбу матерей-одиночек себе».

И только со временем пришло понимание, что мы, с коротеньким своим опытом, еще не могли понять, а значит осознать и оценить, сложные социальные проблемы, освещенные в произведениях, которые должны были изучать по программе. Предметом моих неприятностей, оказывается, был перекос в их отборе для освоения учениками. Почему так было и продолжает оставаться? Теперь я знаю — потому что других озабоченные вселенской справедливостью писатели, помеченные своеобразным снобизмом, не писали.

Тяжелая история Украины, отраженная в нашей литературной классике, где преобладают поражения в неугомонных попытках изменить мир по своему усмотрению, не несла в себе романтики, такой привлекательной для расцветающих душ, не пробуждала вдохновения пройти и самим теми терновыми тропами. А значит, не пленяла мысли и не вызывала интереса. Так и должно быть — незакаленные практикой жизни дети, со здоровыми, однако, инстинктами, защищались от схоластических идей, которые несли им непомерные нагрузки на психику.

Так же и черная судьба народа вряд ли составляла чью-то затаенную мечту.

Конечно, наши педагоги, как и литературные мессии, хотели выработать в учениках гнев к неволе, возмущение к врагам, желание отречься от собственного счастья ради общего благополучия. Не слишком ли абстрактной была та цель? Разумно ли приближенной к тому, что составляло наши стремления и порывы? Вопросы эти, как видно, риторические.

Здесь специально сделан акцент на критическом отношении к тому, что несет и прививает украинское чтение. Ведь были у нас и светлые страницы, были и достижения, рождались и крепли свои прекрасные традиции, которые, как стихи Ахматовой, попирали серость и грязь конкретного момента, перерастали его и создавали фон, на котором, как на холсте, ложились наброски завтрашнего дня. Именно из них выросло настоящее, которым мы довольны.

Те зачатки нового времени, по крупицам разбросанные в годах и событиях, не прошли незамеченными мимо внимательных глаз нашей современницы, талантливой днепропетровчанки Александры Кравченко, которая взялась изучить высокое Возрождение этап за этапом в своих исторических романах. Украинка по происхождению, она сознательно стремится романтизировать страницы родной старины, вернее, возродить их в художественном изображении — ибо они ведь, отвергнутые многими ее предшественниками, или, что еще хуже для последних, нераспознанные ними, были на самом деле! — чтобы привлечь к их свету молодежь. Последовательно, от книги к книге Александра Кравченко ведет своего читателя по карте гуманистических сдвигов.

В первом романе «Тайна преображения» она наблюдает родину Ренессанса Италию. Здесь поют песни легендарные ваганты, герои читают стихи Овидия и Данте, здесь возникают первые цивилизованные отношения полов, появляется представление о любви не как о сексе и утилитарной потребности плоти, а как о необходимости души. Древние науки, такие как этика и философия, приобретают неизвестные до сих пор различия, и уже рассматривают не только вопрос натуралистического познания мира, но и то, как влияет этот мир на человека, что дает ему при рассекречивании объективного своего устройства. Возникают науки о человеке.

Как известно, в средние века претерпела определенные прогрессивные сдвиги и Европа. В первую очередь, развернула километра своих пространств перед шеренгами крестоносцев, призвала к общественной — даже к идеологической, в ипостаси религии, — активности все слои населения, перетрясла его до основания новыми настроениями и устремлениями.