Виктор Квашин - Последняя крепость империи

Взлаяла собака. Женщина поспешно скрылась в доме, завидев гостя. Сиантоли спешился, накинул узду на коновязь, подошёл к «Хозяину двора» — деревянному идолу справа от входа, поклонился, помазал рот лепёшкой, приготовленной заранее, ещё при въезде в село. Готовил для «Хозяина» своего двора…

Распахнулась дверь, вышел сияющий от счастья отец, обнял сына.

— Радость в мой дом, спасибо духам! Сын вернулся!

— И я рад тебя видеть здоровым, отец! — Сиантоли отстранился, рассмотрел предка. Лоб аккуратно выбрит, серебристые волосы заплетены в тугую косу, ожог в полголовы за правым ухом аккуратно прикрыт волосами, в ушах золотые серьги в виде маленьких дятлов — символ рода. Морщины вокруг рта, морщины лучиками из уголков глаз, морщины на лбу. А глаза сияют как у молодого! На прочном торсе с небольшой выпуклостью живота — богатый шёлковый халат на тёплой подкладке. — Ай, отец, красавец! Настоящий сунский богач!

— Это твой друг Дзэвэ подарил ещё год назад. Он большой начальник теперь, сам ко мне приехал, подарки привёз, рассказал про тебя. Сказал, что ты в Тангуте выполнял боевое задание и пропал.

— Всё верно, отец, так и случилось.

— Мы твои вещи не сжигали, думали, может, вернёшься. Вот, дождались!

— Не все дождались…

— Ты дома был? Да?

— Да.

— Что ты с ней сделал?..

— Ничего. Пока… Дочку, Чикчиги жалко. Всё равно убью. Обоих. И того, из крайнего двора, тоже надо бы.

— Остынь, сын. Не надо никого убивать. Старые законы 48 48 У чжурчжэней женщину, изменившую мужу, убивали. Убивали и человека, сообщившего об измене. уже не законы, никто их давно не выполняет. Что толку, если убьёшь, тебе легче будет? Она думала, ты погиб. Столько хороших мужчин из нашего села пропало — война ведь.

— Да, война. Я знаю.

— Ладно, в дом пойдём, сын. Радость сегодня, и ты её мне не омрачай!

Прежде чем переступить порог — священную границу жилища, Сиантоли прошептал просьбу духам Дома не тревожиться и не творить ему зла, поскольку он входит с добрыми намерениями.

Присмотревшись после света, ступил влево на мужскую половину, подождал, пока отец усядется на кане напротив входа, затем сам, разувшись, забрался на тёплое возвышение. Осмотрелся: просторное помещение, свежий, не спёртый воздух, угли в кановом очаге красны, но не чадят. Кан высокий, на подсыпке, не то что в бедных семьях, где наскоро врывают его в землю. Тепло. На балках, держащих крышу, висят кожаные мешки с припасами, на полке какие-то вещи, инструменты. В полу крышка под затейливым железным замком — яма для пищевых припасов. Правая, женская сторона отгорожена цветной занавеской. Там шевеление. Сиантоли вопросительно посмотрел на отца. Тот будто ждал, слегка развёл руками, позвал:

— Синда, принеси нам вина и поесть. Гость у меня особый — сын приехал.

Почти сразу занавес отодвинулся, вышла молодая женщина приятной наружности с немного вытянутым личиком и слегка выпуклыми милыми скулами. Поклонилась, улыбнувшись уголком губ, поставила столик, на него большой сосуд. Следом принесла плоское блюдо с мелко нарезанным варёным мясом, приправленным — Сиантоли по запаху узнал — мочёными луковицами черемши и лилии. И тут же вышла на двор.

Отец сделал гримасу, мол, что поделаешь, жизнь такая штука.

— Она из тангутских рабов. Хорошая. Я её зову Синда.

Сиантоли усмехнулся.

— Ты меня осуждаешь? — спросил отец. — А как мне без женщины в доме? Тут всё без женщины пропадёт. Конечно, твою мать она никогда мне не заменит. Но и без неё плохо.

— Как я могу тебя осуждать! Ты — отец. Правильно делаешь. Я улыбнулся имени — Птичка!

— Да, ты знаешь, она действительно как птичка. Она и поёт мне, и весёлая, словно птичка. Ты присмотрись, она понравится тебе. Не обижай только, хорошо?

— Конечно, отец, о чём ты…

— Закусывай, сын. Синда вкусно мясо готовит.

Сиантоли поморщился.

— Знаешь, отец, я мяса переел ещё из монгольских котлов. Так хочется нашего обыкновенного горохового супа! А ещё я вспоминал часто чумизную кашу, помнишь, как мать готовила, с чесноком и собачьей кровью.

— Запросто, сын! Сейчас скажу Синде, она умеет. Она всё умеет, — обрадовался отец. — У меня как раз четыре двухмесячных щенка, бестолковые. Скажу, одного забьют. К вечеру будет тебе чумиза с кровью.

— Спасибо, отец. Мне так приятно тебя видеть и слушать твой голос! И вино у тебя хорошее. Я столько всякого пил за эти годы, а такого вкусного нет нигде.

— Да, в этом году виноград хороший был.