Виктор Квашин - Последняя крепость империи

Отец вдруг заговорил высоким слогом:

— Ты герой, покуда надёжно

Сидишь в седле боевого коня.

Но стоит упасть в битве

И люди забудут тебя.

Как тебе, а? Красиво сказано?

Я ведь выучил грамоту, сын, — отец поставил на кан низенький лакированный столик, вынул из шкатулки тушь и тонкие палочки, обмакнул и вывел на бумаге завиток. — Это птица!

— Как птица?

— Слово «птица». А вот, смотри, — отец рисовал, прикусив от старания губу, — Вот — «рыба»! Учись, сын, грамоту нужно и полезно знать. Как говорил великий Шицзун 49 49 Шицзун — император Цзинь в 1160—1189 годах. Шицзун активно возрождал в стране национальную чжурчжэньскую культуру и искоренял всё иностранное. : «Не знать своего наречия и письмён — значит забыть свою родину»!

— Прежде чем учиться, нужно иметь хотя бы свой дом, отец.

— Чтобы учиться, нужно иметь всего лишь желание, сын.

— Ладно, займусь как-нибудь на досуге, — сказал Сиантоли лишь для того, чтобы успокоить отца, взявшегося за воспитание сына. «Нет уж, учить наизусть три тысячи знаков Большого Чжурчжэньского Письма, да ещё потом их и рисовать — это не по мне. Я легче проеду, не слезая с коня, до монгольских земель и обратно».

— А вот я тебе ещё на память прочту замечательный стих одного чжурчжэньского поэта:

Вот это меня и тревожит, что не вырастут яблони на моём прахе, потому что семена не посеяны. Ты — один у меня сын, так угодно было духам. Ты обязан продлить род Тохто! Помирись с женой и роди мне внука!

Сиантоли помотал головой.

— Не сейчас, отец. Не сейчас.

Отец всячески пытался расшевелить в Сиантоли искру жизни. Он созвал гостей со всего села и устроил пир в честь возвращения сына с войны. И действительно было весело. Сиантоли увиделся со старыми друзьями и другими односельчанами. Кто-то погиб на войне, но у большинства были семьи, дети и благополучная жизнь. Но Сиантоли удивляло, какие мелочи беспокоят людей, о чём они спорят тут, за столом, будто не замечая великих потрясений родины. Или их это действительно не волнует?

Отец, как обещал, свозил Сиантоли на морскую рыбалку. Лошадки ходко тащили сани по заснеженному речному льду. Отец поминутно оборачивался, показывал рукой:

— Смотри, горы! Смотри, вон за тем поворотом на скале орлиное гнездо. Помнишь, ты тогда пытался залезть? Они тут до сих пор живут. Столько орлят уже вскормили…

В устье слева над морем нависала огромная отвесная скала, а справа низкий берег из белого песка тянулся до самых дальних мысов. По песку ходили чайки, а вдалеке на ледяных торосах сидели орлы с белыми хвостами, и другие — с белыми крыльями — большие и неподвижные, словно рыбаки.

Ловили через пробитые пешнями лунки на блестящие крючки. Серебристые рыбки-аку 50 50 Аку — корюшка. бились на сверкающем под ярким солнцем снегу. Зелёная вода в лунках качалась. Рыба издавала ни с чем не сравнимый запах свежести и далёкого счастливого детства. Сиантоли отчего-то вдруг стало жалко себя, он с трудом проглотил комок, подступивший к горлу.

На другой день после рыбалки он загрузил на лошадь подарки, привезённые с войны, поехал к жене. Мириться.

Он потоптался у порога, произнёс нужные слова духу-хозяину дома. Наконец, решился, отворил дверь. Конечно, они были тут оба, раб даже не попытался скрыться, будто был уверен в своём праве на эту женщину. Он ещё и кинулся на Сиантоли с ножом — дурак! Лучше бы упал на колени…

Сиантоли одним ударом вышиб ему сознание.

Жена кинулась к двери, но Сиантоли загородил проход.

— Пришёл меня убить? Да? Ну убей, убей! — закричала она, — Убей! Надоела мне такая жизнь. Всю ты мне её порвал на клочки!

— Я? Я тебе испортил жизнь? — Сиантоли был ошарашен таким видением их с женой отношений, он даже растерялся. — Да как же я тебе её испортил? Я… я же мириться пришёл.

— Не хочу! Не хочу я с тобой мириться. Убей лучше сразу, не могу я так больше!

Она упала на кан вниз лицом и в голос рыдала.

Сиантоли оглядел невидящим взглядом свой дом: стены, полки с посудой на женской стороне, столбы, поддерживающие крышу, кан, камни для которого ворочал собственными руками, а теперь они, вон, вываливаются… И вдруг понял, вернее, ощутил, что всё тут теперь чужое. Совсем чужое. Он молча вышел. Скинул на землю вьючок с подарками и поехал со двора.