Виктор Квашин - Последняя крепость империи

— Подумайте сами, выгодно ли убивать того, кто может спасти империю и императора? — доказывал Сиантоли. — Если уж Цзунхао неудобен государю, его можно было сместить после окончания войны, но не сейчас, когда нужны его знания и опыт. Я думаю, это дело рук тех, кто продался монгольскому хану. Или бывает ведь, что и генералы умирают от обычной болезни.

Но разговоры эти оставили нехороший осадок. Неужели и на таком высоком уровне случается предательство?

Начался обстрел города. Летели ядра и горшки с огнём. Находясь на стене, можно было угадать, куда летит бомба и вовремя отбежать или укрыться. Но в городе были разрушения и убитые. Несколько домов выгорело. Но в общем ничего опасного пока не случалось. Обманными приступами и последующими «паническими» отступлениями осаждающие пытались выманить войска из города, но у тех был строгий приказ не поддаваться на уловки монголов. На серьёзный штурм монголы не решались.

Сиантоли отдыхал после дня бестолкового стояния на стене. Гончар готовил еду. Сиантоли хотел что-то ему сказать, и вдруг сверху с треском рухнуло, и он потерял сознание.

Очнулся на войлоке, тепло укрытый, помещение было незнакомо. Гончар что-то делал у очага и страшно обрадовался, увидев, что командир пришёл в себя. И Сиантоли обрадовался верному помощнику, но сразу закашлялся и ощутил острую боль в груди. Как поведал Гончар, всё случилось до обидного просто: ядро угодило в стойку, оперевшись спиной о которую дремал Сиантоли. Потолочная балка рухнула и раздавила ему грудь. Теперь в сотне уже другой сотник, а Гончар лечит своего командира.

Было обидно и скучно лежать без дела, но духам не прикажешь. Раздавленные рёбра не позволяли дышать, кашлять и делать резкие движения. Даже спать нужно было осторожно, не поворачиваясь. Но что же делать, бывают ранения и хуже. И Сиантоли лежал, ожидая, когда Гончар принесёт хоть сколько-нибудь свежие новости.

Хорошая новость пришла поздней осенью: монголы ушли. Несколько дней опасались подвоха. Потом послали разведку. Да, враг действительно удалился в свои любимые степи, опустошив окрестности Средней столицы дочиста.

Командование хотело как можно быстрее навести порядок, поэтому всех больных, кто мог двигаться самостоятельно, распускали по домам. Сиантоли выдали пайцзу, и он поехал домой.

Ехать пришлось по разорённым районам, в которых развелись шайки бандитов и восставших против императора предателей всех мастей. Предвидя это заранее, ещё в Чжунду подобралась компания попутчиков около двухсот человек, которые добирались в восточные и северо-восточные провинции. Луки, копья, палаши, топоры, а также латы и щиты пришлось сдать на казённые склады, но булавы, кистени разрешили оставить для самообороны. Поэтому в пути никто на них покушаться не решился.

Дорога Елань, в которой жил Сиантоли была самая дальняя. Когда перебрались через реку Суйфун, последние попутчики достигли своих домов. Дальше через перевалы ехали вдвоём с Гончаром.

«Год назад в это время я упражнялся с сотней в монгольской степи у стойбища тысячника Добун-Мэргэна. Неужели прошёл всего год? Столько событий, столько жизней!.. А два года назад пришёл грязным ханьцем в тангутский Урахай… Я ли то был?» — думал Сиантоли, оглядывая знакомые межгорные долины и крутые склоны, заросшие непролазным лесом.

— Как тебе в моих краях, Гончар, нравится? — многократно спрашивал Сиантоли спутника, пока они ехали долиной Елани. — Смотри, какие горы, — показывал он на величественные заснеженные вершины, одна из которых была плоской, — Это Тачин-Чтан! Красиво?

— Красиво! — неизменно отвечал Гончар. Ему действительно нравилось, хотя в его краях местность выглядит совершенно иначе.

А у Сиантоли сердце выскакивало от этих видов — родина! Казалось, он узнаёт даже отдельные деревья. Да, вон та старая корявая ива у брода действительно всегда тут растёт, наверно росла ещё до его рождения…

Реку перешли по льду, лошадей перевели в поводу. Дальше, по левому берегу вверх не так уж и далеко, и завиднелись дымы, а после и всё селение открылось на пологом склоне.

— Гончар, как тебе, а? Смотри, какие скалы на том берегу!

— Красиво!

— А вот дубы, помнишь, как на Керулене? Такие же! Тут у нас хорошо!

Сиантоли представилось, что вдруг жена обрадуется ему после долгой разлуки, что она переживала за него, как он там, у монголов, и может она обнимет, прижмётся, как бывало иногда с самого начала, когда он был ещё подростком… А он бы её, наверно, любил, если бы она этого хотела…