Дмитрий Бегичев - Семейство Холмских (Часть шестая)

Фамусова очень была огорчена, и, въ самомъ дѣлѣ, справедливо говорила, что привыкнувъ, въ теченіе пятидесяти лѣтъ, не только къ человѣку, но къ какой нибудь кошкѣ, или собакѣ, тяжело разстаться, и что ей теперь трудно войдти въ гостиную, гдѣ привыкла она столько времени видѣть на одномъ мѣстѣ фигуру своего мужа. Но добрая Каролина Карловна не предчувствовала, что и ей самой предназначено было вскорѣ соединиться съ супругомъ своимъ въ вѣчности.

Первая мысль достопочтеннаго Алексѣя Васильевича, зятя ихъ, когда узналъ онъ о смерти тестя, была та, что напрасно y насъ нѣтъ обычая, какъ въ Индіи, женамъ сжигаться на кострѣ, вмѣстѣ съ умершими мужьями. Среди размышленій, столь доброжелательныхъ для Каролины Карловны, начала она говорить съ нимъ что-то вразсужденіи похоронъ покойника. Дѣло шло о деньгахъ, и Алексѣй Васильевичъ, съ свойственною ему деликатностію , отвѣчалъ, что она не имѣетъ никакого права вступаться въ это, потому, что имѣніе Любиньки все отцовское, что y нея, Каролины Карловны, нѣтъ никакой собственности, и, начиная съ нынѣшняго-же дня, онъ беретъ на себя все управленіе; и что онъ самъ сдѣлаетъ распоряженія о похоронахъ.

Можно вообразить себѣ изумленіе Каролины Карловны!... Она была такъ твердо увѣрена въ добротѣ, кротости, благодарности милаго Алексѣя Васильевича ! Онъ, во время сватовства и послѣ сватьбы, много разъ повторялъ, что любитъ ее, привязанъ къ ней какъ къ родной матери, и что пока онъ будетъ живъ, то никогда не забудетъ милости ея, потому, что она способствовала его женитьбѣ. И вдругъ такой непредвидѣнный сюрпризъ!... Ей было слишкомъ 70-ть лѣтъ. Испугъ, отъ внезапной смерти мужа, разстроенное издавна здоровье, a болѣе всего такая неожиданная выходка зятя -- все это вмѣстѣ было причиною, что самой Фамусовой сдѣлался ударъ, прямо въ голову, и она скончалась черезъ нѣсколько часовъ послѣ мужа.

Любинька была огорчена до глубины души смертію родителей, особенно-же матери. Никто такъ не угождалъ ей, и не баловалъ ее во время беременности, какъ мать. Съ нею сдѣлалась настоящая дурнота и продолжительный обморокъ, послѣ котораго она ослабѣла и легла въ постелю.

"Какой случай! Какое примѣрное несчастіе!" говорилъ Алексѣй Васильевичъ сосѣдямъ своимъ, пріѣхавшимъ провѣдать его. "Можно-ли? Обоихъ, столь почтенныхъ, столь драгоцѣнныхъ для меня людей, потерять въ одинъ день!" Но еже-ли-бы онъ предался внутреннему чувству радости, то прыгалъ-бы, можетъ быть, выше, чѣмъ во время прибытія въ здѣшній свѣтъ наслѣдника, обезпечившаго ему принадлежность всего имѣнія драгоцѣнныхъ и почтенныхъ для него людей! A теперь, уже и свершилась мечта его! Велико дѣло милліонъ . "При томъ-же," думалъ Холмскій, "какъ кстати умерли вмѣстѣ -- однѣ хлопоты и одни убытки на похороны!" Но среди глубокой грусти своей, онъ не потерялъ присутствія духа, отобралъ тотчасъ изъ ридикюля покойницы всѣ ключи, самъ все осмотрѣлъ, и все запечаталъ. Потомъ нашилъ плёрезы на черный фракъ свой, и велѣлъ немедленно заняться шитьемъ траурныхъ платьевъ, для жены и дѣтей. Гробы, и покровы на покойникахъ, были великолѣпные. Холмскій самъ подводилъ жену свою, одѣтую въ глубокой трауръ, и повязанную бѣлымъ платкомъ, въ послѣдній разъ прощаться съ родителями. Ей сдѣлалось дурно; онъ отдалъ ее на руки женщинъ, и пошелъ пѣшкомъ за покойниками. Выходя изъ дома, онъ замѣтилъ, что позабылъ бѣлыя, лайковыя перчатки, и два бѣлыхъ платка утиранья слезъ, послалъ тотчасъ каммердинера своего, и коль скоро все было принесено, то имѣлъ уже возможность предаться въ полной мѣрѣ своей горести. Идя за гробами, онъ закрылъ глаза платкомъ, и, такъ сказать, вытаскивалъ слезы, но онѣ -- упрямыя! -- не хотѣли являться, Холмскій желалъ казаться печальнымъ; да мысль о милльонѣ безпрестанно была въ головѣ его и невольно распространяла какую-то веселость на его лицѣ. Однакожъ, онъ теръ безпрестанно глаза, чтобы они показывали, какъ онъ горько плакалъ. Послѣ обѣдни и отпѣванія, которыя совершалъ Архимандритъ, съ множествомъ Священниковъ и пѣвчими, Холмскій пошелъ на кладьбище и бросилъ горсть земли на опущенные въ могилу гробы. Словомъ: похороны были великрлѣпныя, и все, что слѣдовало къ обнаруженію истинной, сердечной печали Холмскаго, потерявшаго столь почтенныхъ и драгоцѣнныхъ для него людей, соблюдено было въ точности. Но чего-уже другаго и можно было ожидать отъ столь милаго, добраго, внимательнаго, примѣрнаго роднаго?

Всѣ приличія были сохранены. Алексѣй Васильевичь преодолѣлъ нетерпѣніе свое. Не прежде шести недѣль, послѣ поминовенія, возвратясь изъ церкви, приступилъ онъ къ обозрѣнію того, что было предметомъ сладостныхъ мечтаній его, въ продолженіе столькихъ лѣтъ. Но, увы!-- открылось капитала вдвое менѣе, нежели онъ ожидалъ, и то нѣкоторая часть въ пустыхъ векселяхъ! Весьма сильно негодовалъ онъ, и внутренно бранилъ покойную маменьку, которая, вѣроятно, подражая, почти общему обыкновенію, распространила нарочно слухъ о милліонѣ, для привлеченія жениховъ приданымъ вдвое болѣе, нежели въ самомъ дѣлѣ было. Это непріятное открытіе весьма охладило любовь Холмскаго къ женѣ. Потомъ, разсматривая счеты о доходахъ и описи имѣнія, онъ обнаружилъ новое злополучіе. Деревни были въ разныхъ, невыгодныхъ губерніяхъ, небольшими клочками, малоземельныя, черезполосныя, приносили самый ничтожный доходъ, и, какъ видно было, находились въ большомъ безпорядкѣ. Это обратило уже привязанность Холмскаго къ прелестямъ жены въ совершенное равнодушіе. Однакожъ, обозрѣвая далѣе, нашелъ онъ много брильянтовъ, золота и серебра, и вообще всего было довольно для поддержанія его благополучія и нѣкоторой привязанности къ супругѣ.