Ирина Корженевская - Дубовый листок

У Высоцкого я прожил четыре дня и в последних числах октября возвратился в Варшаву. Там было зловеще тихо. На площадях стояли палатки, день и ночь по улицам ездили патрули; сады, театры и даже костелы были закрыты. Духовенство распорядилось об этом на другой день после арестов молящихся, считая, что правительство осквернило храмы. Публика ходила по-прежнему в трауре Генерал-губернатор, как мне сказали в отеле, опасно болен, наместник тоже.

Пани Ева все еще не добилась свидания с Эдвардом и ничего не узнала по его судебному делу.

Дня через два я сам отправился в цитадель просить разрешения повидаться с братом, которого не видел несколько десятков лет.

— Не следовало бы видеть его и теперь, — сказал дежурный.

— Отчего же? Или я от этого испорчусь? В таком возрасте, как мой, это бывает чрезвычайно редко.

Он долго молчал и наконец осведомился:

— А вы когда уезжаете?

— Через три дня.

Тогда он соизволил дать разрешение поговорить с Эдвардом на следующий день, но не более пяти минут.

И вот я стою перед Эдвардом. Между нами железная решетка.

— Михал! Ты прости меня за «милленера», — говорит он. — Боже мой, как я рад, что ты жив. Я никогда не забывал тебя. Я так часто ходил в Лазенки, к твоему сатиру, и подумай, мы именно там встретились и поссорились. Ты, наверное, много страдал, и вот я пошел по твоему пути.

— Эдвард, так мало времени, не успею тебе почти ничего сказать. Было столько ошибок, Эдвард. И, мне кажется, ты их хотел повторить. Это я про забранные земли… и про российских варваров. Какая странная у нас судьба. Я уезжаю, Эдвард, послезавтра, но буду помнить о тебе и о твоей семье. Читал твое стихотворение «Перед грозой»…

Он кивает.

— Это так правильно, Эдвард! Я уважаю тебя! Я долго этого не понимал, а ты сразу…

— Если бы ты не перестрадал, я не понял бы сразу.

— Ты, Эдвард, держись крепко, не волнуйся. Когда суд?

— Говорят, месяцев через шесть. Допроса еще не было. Михал, я тебя никогда не забывал… Но я это уже сказал.

— Эдвард, если сможешь, приезжай! У меня есть домик. Поместимся…

— А наш дом в Ленчице присвоил Вулкицкий. Разгородил заборы, с той стороны, знаешь, где были кусты крыжовника… И получилось, что у него теперь и наш сад, и наш дом…

— Наш дом!.. Пусть себе, Эдвард. Я был там. В Дубне ходил на могилу дяди и Яна.

— Да, Яна! — повторяет Эдвард улыбаясь. — Какой он был хороший!

— Ваше время истекло! — объявляет жандарм.

У Эдварда такие грустные глаза. Я боюсь, что заплачу.

— Поцелуемся, Михал.

Я приникаю к решетке. Эдвард просовывает мне крошечную полоску бумаги и шепчет:

— Это Тебе.

— Брат ты мой!

Я двигаюсь к двери спиной, чтобы видеть Эдварда еще одну секунду. Эдвард тоже отходит, не повернувшись…

Вот это и все! За тридцать лет! А если бы мне не запрещали писать ему, если бы он приехал ко мне на Кавказ, он, может быть, не сидел бы в тюрьме! Я уберег бы его… Разве не хватит моих страданий на обоих!

Разворачиваю подарок Эдварда. Мельчайшими буквами написано стихотворение:

От сна восстаньте!

С открытым сердцем

Вперед глядите

— Зовет Отчизна!

Приходит время

Расплаты честной

За кровь и слезы,

За стон народа!

И ярость божья

Низвергнет в бездну.

Где сумрак вечный

Тиранов наших!

Свобода будет!

И будет чудо —

Вздохнет народ наш

Единой грудью!

А вас, кто дремлет

И кто недвижим

Стоит на месте,

Предаст презренью!

Вперед же, братья!

Сверканье молний

—То знаки бога

О новой жизни!

Что бишь я сказал? Уберег бы его? Нет! Он — Наленч, а Наленчи с древности ходили в первых рядах на бой за отчизну! Так, видно, надо!

…Генерал-губернатор Герштенцвейг две недели не может скончаться. Пуля засела в затылке.

Говорят, будут ее извлекать.

Наместник Ламберт «с высочайшего соизволения» собирается на Мадеру для поправки здоровья. На его место приедет Лидере, а пока должность наместника исполняет Сухозанет.

Он гуляет по веранде бельведерского дворца и распевает:

Я считал дежурство веком,

А вот скоро и пройдет.

Так бывает с человеком:

Подежурит и уйдет.

Это мне рассказали в доме Лэмпицких, куда я заходил проститься.

Я долго гулял с Теодореком, пока Ева ходила в цитадель. Зашли в игрушечный магазин. Теодорек выбрал большой красивый корабль. И все время расспрашивал про море.