Евгений Фёдоров - Большая судьба

— В Златоуст! — подхватил немец. — Далекий земля! Мы тоже имеем попытка быть там, но тут беда: многие сейчас больна и не могут дальше ехать!

— Так вы из Германии приглашены! — в свою очередь, воскликнул Аносов. — Среди вас, возможно, есть и литейщики?

— Я, Петер Каймер, есть лучший литейщик. Я могу делать клингентальский булат! — с важностью сказал иноземец и пыхнул клубами сизого табачного дыма. Лицо его выражало самодовольство, держался он заносчиво. — Русский царь сказал мне, — явно чванясь, продолжал он: — ты, Петер Каймер, счастливь наша земля, лей лучший сталь, я буду давать много денег. Он мне положил большой жалованье!

Аносову не терпелось познакомиться поближе с литейщиком, и он завел речь о булатах. Немец с безразличием слушал его. Подняв длинный сухой перст, он нравоучительно сказал горному офицеру:

— Булат — большой тайна! Ты увидишь в Златоуст, какую я отолью сталь! Мы завтра едем! Четыре семья здоров, садись кибитка и двигайся Урал!

Он взял Аносова под руку.

— Идем сюда! — указал он на трактир. — Ты сейчас будешь иметь знакомство с хороший люди. Это лютший мастер Германии!

В задымленном трактире среди обычной скудной обстановки за столами сидели десятка полтора немцев и тянули из больших кружек ячменное пиво. Не особенно приветливо встретили они русского горного офицера. Толстый бюргер с рыжими густыми усами неприязненно посмотрел на Аносова.

— Кто ты есть, молодой человек? — спросил он.

— Шихтмейстер! — коротко ответил Павел Петрович.

Бюргер напыжился, хотел что-то сказать, но Петер Каймер предупредил его. Он схватил горного офицера под руку.

— Вы есть весьма воспитанный молодой человек! — благодушно сказал мастер. — Вот стул, садитесь, будем дружески пить пиво!

Аносов присел к столу и попросил трактирного слугу подготовить комнату для отдыха.

— Вы очень мне нравитесь, — сказал Каймер. — Я буду открывать вам в Златоуст свой большой секрет, как делать булат…

Павел Петрович чувствовал себя неловко среди незнакомых людей. Пересиливая смущение, он сдержанно слушал излияния литейщика.

Неожиданно открылась дверь, и на пороге появилась высокая белокурая немка. Она приветливо улыбнулась Аносову, и у него посветлело на душе.

— Это мой дочь Эльза! Идем к нам и будем знакомы! — предложил Петер Каймер.

Павел Петрович встал и учтиво поклонился девушке, отчего у нее зарделись щеки.

— Весьма благодарен, господин Каймер, но не смею стеснять вас своим присутствием.

— Да, с дороги нужен отдых, — добродушно согласился литейщик и нехотя поднялся.

В трактире стоял непрерывный немецкий говор, густые клубы табачного дыма висели в помещении. Аносов молча позавтракал и ушел за перегородку, где с удовольствием растянулся на стареньком потертом диване. Говорок, как вода, сочился и сочился сквозь щели.

«Ох, как тяжело мне с ними будет жить! Держатся замкнуто. Свои интересы, обычаи… Впрочем, свет не без добрых людей», — успокаивая себя, подумал Павел Петрович, закрыл глаза и незаметно уснул.

За окном стояла тьма, когда Петер Каймер разбудил горного офицера.

— Завтра, господин шихтмейстер, едут четыре семьи в Златоуст, я и Эльза тоже. Просим на чашку кофе. Вы одинокий? — пытливо спросил литейщик.

Утвердительно кивнув головой, Павел Петрович молча оделся и пошел за немцем. В маленькой комнатке был уже накрыт стол, блестел кофейник и три чашки. Молодая немка присела перед Аносовым.

«Книксен! Несколько чопорна, а, впрочем, хороша!» — благосклонно подумал он и опустился на стул.

Девушка проворно налила чашку горячего кофе и поставила ее перед гостем, сама же принялась вязать чулок. Изредка, поднимая на Аносова глаза, она краснела. Петер Каймер набил глиняную трубку кнайстером и закурил. Мастер болтал без умолку, изредка поглядывая на дочь. Он рассказывал о мастерстве клингентальцев, хваля его неимоверно, но простодушно.

Аносов терпеливо слушал и изредка словно ненароком взглядывал на девушку. Старик, перехватив взгляды юноши, смолк, побарабанил пальцами по крышке стола и неожиданно сказал, кивая в сторону дочки:

— Эльза — хороший хозяйка, она умеет готовить кофе и штопать чулки. Покойный жена учила ее понимать, что три вещи превыше всего для немки: кирка, кухня и киндер! [7] Киндер (нем.) — дети.

Аносов смутился, покраснела и девушка. Шихтмейстер как бы спохватился:

— А ведь уже поздно. Засиделся я у вас. Пора и на покой…

Освещая дорогу в сенях, Эльза проводила гостя до горенки…