Сергей Григорьев: Берко кантонист

— Ты веришь в это, Мойше?

— Да.

— Так за чем же дело стало?

— Боюсь. Ведь это не пустяк, что тебя никто не видит: что скажет мамеле? Тату меня поколотит кнутом!

— Так ведь тебя не будет видно?

— Ну да. Но одному мне все же страшно.

— Давай попробуем вместе?

— А ты не боишься?

— Ты скажешь!

— Хорошо. Только я не знаю, как быть с моей мамашей и постом. Если я не съем утром куска хлеба с маслом или пары яиц, она уже кричит: «Что же ты перестал щелкать зубами? Смотрите, — говорит она, — ребенок болен, у него нет аппетита!» Мне очень трудно поститься, Берко. Тебе это легче.

— Ну да. Мне это легко совсем. Знаешь что, мы выберем время строгого поста. Тогда и мамеле не заставит тебя щелкать зубами.

— О чем я тебе говорю? Берко, послушай, ты немного говоришь и понимаешь по-русски. Скажи, что такое барометр ?

— Это едят? Никогда не слыхал.

— Нет. Это падает . То есть стоит, но может упасть… Тателе очень сердит на ребе Элиа Рапопорт: вместе с другими тателе требовал от ребе, чтобы тот назначил пост на три дня о дожде, но ребе ответил: «Я не такой дурак, чтобы молиться, когда барометр стоит. Вот если бы он упал — иное дело». Тателе очень бранил ребе Рапопорта, что он купил себе эту штуку, и называл вольнодумцем, астрономом и даже голозадником…

— Перестань. Разве можно повторять о ребе Элиа подобные слова? Он — святой человек.

— Да. Но у него есть эта вещь, и если она упадет, то будет пост. И я прошу тебя, Берко, попробуем тогда. Ах, если бы в самом деле мы стали невидимками!.. Я только не знаю, Берко, где нам взять пустыню.

— Мы пойдем вечером в лес за кладбище — там уже начинается пустыня.

— Ах, если бы эта штука у ребе Элиа упала!

Отец Берка, Лазарь Клингер, возвращался вечером домой в веселом настроении: в руке у него был новенький ременный кнут на гибком вязовом кнутовище. В хорошем духе Клингер любил пошутить — и, подходя к дому, улыбался: он уже придумал для Берка и своих девочек веселую шутку. Лазарь заглянул в раскрытое окошко. Берка еще нет, а то бы он уже наверное жужжал над книгой. Дочери Клингера и еще несколько тоже грязных и оборванных девочек со двора шумно готовились к какой-то игре и «считались», распевая:

Лазарь вошел тихонько в комнату. Его увидала первая Двося и закричала, подбежав и обняв его колени:

— Тату пришел! Хлеба принес!

Лазарь взмахнул в воздухе плетеным кнутом, ремешок свистнул:

— Да, — сказал Лазарь, — вот это и есть вам хлеб!

Двося замерла. Другие заплакали. Чужие девочки убежали в испуге. Лия целовала колени отца и лепетала:

— Не надо хлеба, только не бей меня.

Лазарь повесил новый кнут на гвоздик, опустился на скамью и, лаская Двосю, поманил к себе двух младших дочерей; но Роза и Лия забились от отца в дальний угол, зарылись в брошенное там барахло и подушки и смотрели оттуда с испугом то на новый кнут, то на отца.

В эту минуту с книгою вернулся Берко. Двося еще плакала.

Она убедилась, что отец не собирается ее бить, и, осмеливаясь, просила:

— Тателе, хоть ма-а-лень-кий кусочек хлеба… Маленький совсем.

Завидев Берку, все девочки завопили, ища у него защиты.

— Что такое с девочками, отец? Чего они так ревут?

— А! они не понимают шуток! Я пошутил над ними. Видишь ли, Берко, на нас свалилось огромное счастье. Посмотри на этот кнут. Он стоит три злотых.

Берко поежился, вспомнив другой кнут отца, старый, с обломленным кнутовищем.

— Что, ты опять нанялся фурманом?

— Да. Ребе Шезори, представь себе, нанял меня в фурманы для балагулы; я буду два раза в шесть дней ездить в город.

— Ну так, это хорошо. Но ты купил девочкам хлеба?

— О, нет, Берко! Ребе Шезори мне сказал: «Что же ты, Лазарь, пришел наниматься в кучера балагулы, а я не вижу у тебя кнута. Где твой кнут?» Тогда я осторожно намекнул, что, может быть, кучер, которого прогнали, оставил какой-либо завалящий кнутик или у хозяина такой найдется. Тогда ребе Шезори рассердился и закричал: «Ну да, я понимаю. Вы все такие! К хозяйским лошадям вам дай еще хозяйский кнут. Тогда ты не будешь жалеть ни лошадей, ни кнута. Приходи со своим кнутом: если тебе и не жалко будет коней хозяина, то ты пожалеешь обломать о их спины свой собственный кнут». Что было делать мне, бедному еврею? Я вижу, что хозяин в хорошем расположении и упускать такого случая нельзя.