Сергей Григорьев - Берко кантонист

— Да, я взял. Но мамеле ничего не знала. Она мне отдала оба ключа и замок и велела отдать оба ключа гостю вместе с замком: «Пусть он не беспокоится, что есть другой ключ», сказала она. Я подумал: вот счастье, что два ключа, все будут довольны — и тату, и маму, и Берко, и я! И я оставил один ключ для себя.

— Так ты верно взял паспорт? Ты же сейчас говорил, что у тебя его нет? Надо паспорт вернуть Люстиху, и его освободят.

— У меня нет паспорта! — выкрикнул со слезами Мойше. — Я тогда его схватил, сбежал вниз и кинул в печь: мамеле вышла в то время. Я стоял и смотрел, пока огонь не сжег бумагу в пепел и черный остаток улетел в трубу.

— Ой-ой! Значит, с Люстихом все покончено, мы не сумеем его спасти! — горестно заметил бадхон Пайкл.

— «Что ты стоишь у печи? — спросила меня, войдя, мамеле. — Разве ты уж захотел есть? Вот возьми две маковки: одну тебе, другую Берке». Я взял маковки и с радостью вернулся. Помнишь, Берко? — закончил Мойше свой рассказ.

Берко безмолвно кивнул, в его глазах было изумление, но он был не в силах задать вопрос.

— Зачем? — вместо Берко спросил Пайкл.

Путаясь и делая остановки, чтобы высморкаться, Мойше рассказал, что он однажды подслушал тихий разговор своего отца Шезори с матерью ночью в постели.

«Мне жалко, что наш сын лишится такого хорошего товарища. Но что поделать? Очередную книгу нельзя подчищать. Будет назначен набор без всякого послабления. Царь боится войны и потому велел побольше набрать в армию евреев. О наборе еще держат в большом секрете, но я знаю, я сам видел книги; Берко по счету семейств последний: его неизбежно возьмут, если только обществу не повезет на какого-нибудь пойманника или на охотника». — «Что говоришь ты! Разве Купно на большой дороге, чтобы в местечко заглядывали бродяги? — ответила мужу Сарра Шезори. — И откуда у Клингера охотник, если у него денег нет на новый кнут! Разве ты на свой счет наймешь за Берка охотника? Разве ты так богат? Не лучше ли найти Мойше другого хавера, пока есть время?» — «Я подумаю об этом, — ответил отец Мойше Шезори и заговорил о другом».

— Я тогда тихонько заплакал, — говорит Мойше, — так тихо, чтобы мамеле не слыхала, а то она тотчас бы меня подняла и заставила съесть чего-нибудь, а в тот день остались у нас гречневые галки, — я их очень не люблю. И я тогда подумал из солдатской песни про тебя, Берко:

— Тогда я тебе и предложил, Берко, сделаться невидимкой, чтобы ты скрылся от приема. Тебе это нужнее, чем мне, но я тебе не мог тогда сказать, зачем. Это у нас не вышло. Ну, я стал думать: неужели наш балагула никогда не привезет молодого бродягу? Так оно и случилось. Люстих был похож на бродягу совсем, но у него был паспорт; я взял его и сжег в печи. Черный пепел листком улетел в трубу. Это было, помнишь, Берко, в тот день, когда я дал тебе маковку.

— Да, я помню, Мойше. Маковка была очень вкусная. Я теперь знаю, что мне делать, чтобы спасти Люстиха: я скажу сдатчику, что я иду вместо Люстиха охотником.

— Берко, что ты говоришь?!

— Да, я сделаю это. Ведь если верно то, что я слышал от тебя, то вскоре мне пришлось бы итти. Три месяца раньше — какая разница.

— Но теперь тебе итти не надо! Ведь у общества есть пойманник. Я вовсе не хотел донести на него. Я знаю, что ловчики все равно видели его, когда он приехал, я их не звал, они пришли сами.

— Хорошо! Но они пришли-таки!

Пайкл молчал доселе в раздумье, а тут вставил:

— Можешь ли ты это сделать, Берко? Тебе еще нет двенадцати лет, и за тебя отвечает отец.

«У меня нет отца!» хотел крикнуть Берко, но горький ком подступил ему к горлу, и мальчик не мог промолвить слова.

— Все равно, Берко, — убеждал товарища Мойше, — Люстиха не могут выпустить, раз у него нет паспорта.

— Твой отец должен заверить, что паспорт был. Когда вернется ребе Шезори из Каменца, мы ему все расскажем.

— Он не поверит тебе! — закричал Мойше.

— Я слышал, дружок, все, что ты нам рассказал здесь, — подтвердил Пайкл.

Мойше застучал по столу кулаками, и закричал:

— Ты, чорт! Уйди отсюда.

— Я ухожу. Пойдем, Берко. Мы с тобой сделали все, что надо.

По шляху под конвоем солдат идет, направляясь в далекое Поволжье, этап арестантов. Впереди, закованные в цепи, шли осужденные в сибирскую каторгу. За ними, под звон их цепей, шагали, пересыльные без оков, а в хвосте плелось с десяток мальчишек, мал-мала меньше, по два в ряд: это были случайные рекрута, отправляемые в батальон военных кантонистов. В этапных списках конвоируемые разделялись на два разряда: 1) вроде арестантов, 2) не вроде арестантов. Вторую часть и составляли рекрута. Кратко их именовали «не вроде». Вслед за «не вроде» пылили обывательские фургоны с жалким арестантским скарбом, замыкая этап. Среди «не вроде» шел и Берко Клингер. Если бы чудесная сила, — а он переставал верить в чудесное, — поставила Берка теперь на площадь местечка Купно, то, пожалуй, его не признал бы, проходя мимо, и родной отец. Конечно он и не захотел бы его признать.